ловича, и на деле убедился, какой это был прекрасный дирижер и глубокий знаток оперного искусства.

Заняв пост директора Московской консерватории в 1906 году, Ипполитов-Иванов не только не оставил своего места главного дирижера в Частной опере С. И. Зимина, но еще, кроме того, начал выступать в качестве дирижера симфонических концертов, ставя фундаментальные, редко исполнявшиеся произведения Баха и Генделя, привлекая для этого самые лучшие музыкальные силы.

Михаил Михайлович принадлежал к типу редко встречающихся дирижеров; это был скромный труженик, не одурманенный шумихой славы, настоящий художник, влюбленный в свое дело. В начале 900-х годов за дирижерским пультом появился Сергей Васильевич Рахманинов. Я знал его давно, — он окончил консерваторию года за два до моего поступления в нее. Я знал его как подававшего блестящие надежды пианиста и очень интересного композитора. Как дирижер, он в те годы не выступал.

Где и как приобрел свою дирижерскую технику Рахманинов, мне неизвестно, но в 90-х годах он появился в качестве отличного, опытного дирижера. Мне кажется, что он дирижированию и не учился; ему помогли врожденная хорошая «дирижерская рука», высокая музыкальность и художественное чутье.

В первом же концерте я безошибочно определил: этот дирижер не только художник, но и «творец». Художник может безукоризненно провести сочинение какого-либо автора, исполнив все его предначертания. А дирижер-творец сверх того может «извлечь» из сочинения черты и детали, о существовании которых, возможно, и сам автор на подозревал.

Повод для моего заключения дал мне уже первый слышанный мною концерт под управлением Рахманинова. Исполнялась увертюра Мендельсона к «Сну в летнюю ночь». Эта очаровательная, но несложная пьеса под управлением Рахманинова заиграла новыми ослепительными красками.

В последующих симфонических концертах под управлением Рахманинова были и более серьезные достижения. Необыкновенные красоты звучности он «вытащил» из 5-й симфонии Чайковского и из «Поэмы экстаза» Скрябина. С исключительным совершенством им были проведены в Большом театре «Русалка» и «Борис Годунов» с участием в обеих операх Ф. И. Шаляпина.

Мой покойный друг и компаньон по ведению «Исторических концертов» в первые годы их возникновения — Юрий Сергеевич Сахновский — дал мне ясное доказательство, что обладания исключительной музыкальностью и лучшими художественными замыслами недостаточно для того, чтобы сделаться дирижером.

Прекрасный музыкант, замечательный инструментатор и знаток оркестра, Юрий Сергеевич горячо стремился дирижировать. Я убежден, что никто из русских и иностранных дирижеров так не готовился к выступлению, не делал таких глубоких, тщательно продуманных анализов партитуры во всех направлениях, как это проделывал Сахновский. Но, выходя на эстраду, он терялся, не выдерживал темпа, сбивал оркестр, а главное — у него не было понятной «дирижерской руки».

Из композиторов и в то же время крупнейших профессионалов-дирижеров я могу напомнить только об Эдуарде Францевиче Направнике, главном дирижере Мариинской оперы 80-х и 90-х годов. Композитор довольно заурядный (оперы, кантаты), он считался первоклассным оперным дирижером. Однако на меня он не произвел особенно сильного впечатления. Оркестр звучал у него превосходно, не заглушая певцов, все было чисто, корректно, но в исполнении чувствовался какой-то налет сухости.

Мне довелось слышать еще довольно много русских композиторов, выступавших интерпретаторами своих симфонических и оперных произведений. Из них я назову только наиболее одаренных и интересных; Александра Афанасьевича Спендиарова, Николая Николаевича Черепнина и Николая Разумниковича Кочетова. Последнего можно считать даже профессионалом, так как он несколько сезонов состоял главным дирижером Частной оперной антрепризы.

Скажу несколько слов и о себе, как о композиторе-дирижере.

Дирижерству я «выучился» на практике. Студентом университета я временами вел студенческий хор, заменяя главного его руководителя профессора Мальма. В годы учения в консерватории с первых лет пребывания я состоял помощником Сафонова, сперва по оперному, а потом хоровому и оркестровому классам. С 1902 по 1905 г. был помощником Ипполитова-Иванова в «Товариществе Частной оперы». А после этого, бессменно в течение десяти лет (с 1907 по 1917) дирижировал «Историческими концертами»; гастролировал по всем крупным городам России, выступал в симфонических концертах, начиная с 1908 по 1914 г. в Берлине, Лейпциге, Франкфурте-на-Майне, Стокгольме и Гельсингфорсе. Я дирижировал не только своими, но и новыми произведениями русских композиторов.

С наступлением Великой Октябрьской социалистической революции я стал значительно меньше выступать как дирижер, отдавшись всецело композиторской деятельности.

Из русских дирижеров-профессионалов на первое место я ставлю Василия Ильича Сафонова. Его нередко упрекали за то, что он начал «учиться» дирижированию на ученическом оркестре консерватории. Не вижу в этом ничего плохого. Ученический оркестр во время дирижерства Сафонова был доведен им до высокого уровня, посещения оркестрового класса и дисциплина были идеальные.

Сперва этот оркестр играл на ученических вечерах, а потом два года в организованных Сафоновым утренниках, общедоступных концертах.

В 1890 году Сафонов стал дирижером симфонических концертов Русского музыкального общества в Москве, сменив Макса Эрдмансдёрфера.

Дирижером Сафонов был превосходным. Отличный музыкальный вкус, художественное чутье, умелый подбор программ.

В основу его программ была положена западная классическая музыка. Впервые в Москве зазвучали никогда не игранные здесь сочинения Баха, Генделя, Моцарта, вокально-оркестровые вещи Шумана («Реквием Миньоны», «Рай и Пери»), фрагменты из «Парсифаля» Вагнера. Русская музыка исполнялась не в меньшем количестве, чем иностранная. Кроме Чайковского и

Глинки, мы услыхали впервые многие вещи Мусоргского, Римского-Корсакова, Глазунова.

Манера работать у Сафонова была следующая; прежде всего он тщательно изучал исполняемое произведение, но не на оркестре, как делают многие современные дирижеры, а у себя дома. Я видел у него подробные диаграммы, с обозначением модуляций, подъемов, ускорений и замедлений.

Прийдя в оркестр, он неуклонно проводил в жизнь свои намерения. Если требовались при некоторых трудных сочинениях, исполняемых в первый раз, усиленные репетиции, он делал их очень много (например, для подготовки «Манфреда» Чайковского было сделано 12 репетиций!».

Причем со струнными, духовыми и ударными он занимался отдельно до полного их усовершенствования.

Из особенно удачных его выступлений нужно назвать исполнение мессы h-moll и ряда кантат Баха, «Самсона» Генделя, причем он привлекал к этим сочинениям огромную хоровую массу из соединенных хоров Большого театра, консерватории, Русского хорового общества и мальчиков капеллы Губонина.

Из других вещей нужно назвать: двойной концерт для двух оркестров Генделя, симфонию «Манфред» Чайковского, кантаты «Рай и Пери», «Реквием Миньоны» Шумана.

Русскую музыку он исполнял в большом количестве, жадно гоняясь за новинками. Помню, как вернувшись из Петербурга, он с восторгом говорил: «Удалось выпросить у Николая Андреевича (Римского-Корсакова) его новую сюиту из оперы «Ночь под Рождество», он, было, не давал — хотел сам исполнять...»

Сафонов имел в своем распоряжении два оркестра: один превосходный оркестр Большого театра, другой — ученический оркестр консерватории. Этот последний являлся истинным созданием Василия Ильича. Он организовал лучших учеников, обеспечил их материально — частью из консерваторских средств, частью добавляя свои деньги. И всегда сурово требовал безотлагательного посещения репетиций и отличного исполнения.

В обоих оркестрах появились квалифицированные концертмейстеры струнных и духовых групп. Трудные для исполнения места и пассажи заранее приготовлялись музыкантами к репетиции в совершенстве. Дисциплина в ученическом оркестре была чрезвычайно строгая. Иногда только за то, что студент сидел во время игры, положив нога на ногу, Сафонов выгонял его из оркестра.

Ученический оркестр играл сложные программы в так называемых экстренных концертах, сбор с которых шел в пользу недостаточных учеников.

Образованный, культурный и очень любезный в жизни, Сафонов бывал необычайно строг с учениками, оркестрантами и даже с публикой. Если во время исполнения какая-нибудь дама вставала и направлялась на цыпочках к выходу, Сафонов непостижимым образом всегда слышал... Он останавливал оркестр, поворачивался лицом к публике и ждал. А несчастная дама в ужасе садилась кому-нибудь на колени...

Сафонов понимал, что студенты должны изучать инструментовку на практике, поэтому студентам-композиторам всегда предоставлялись места в симфонических концертах, кроме того, он требовал, чтобы они посещали репетиции и сам следил за этим.

В Москве с давних времен существовало Русское хоровое общество — собрание любителей хорового пения, людей независимых, часто богатых. Выбранный дирижером этого хора, Сафонов был требователен к хористам, иногда груб, но поставил этот хор на большую высоту — он участвовал во всех очень трудных выступлениях в симфонических концертах.

Не могу не упомянуть о приезжавшем в Москву в 90-х годах на два концерта киевском дирижере А. Виноградском. При своем выступлении он, что называется, «ушиб» публику своим невообразимым кривлянием, но... оказался большим художником. Исполнение симфонии «Психея» Цезаря Франка, а также ряда сочинений русских авторов, никогда не игранных у нас (как, например, «Кикимора» Лядова), было превосходно.

Вспоминаю еще целый ряд дирижеров, работавших в провинции и в столицах, но в летних концертах: Буллериан, Главач, Терентьев, Арбенин. Пресса относила их ко «второму сорту». Это несправедливо. Буллериана и Главача я плохо помню, но такие, как Арбенин и Терентьев, были дирижерами, правда, без особого блеска, но с настоящим художественным чутьем. Кроме того, они много сделали для распространения русской музыки в провинциальных городах.

Мне хочется еще остановиться на Вячеславе Ивановиче Суке. Из заурядного, провинциального дирижера он вырос в крупного мастера. Оркестр у него звучал необычайно целостно, как орган, никогда, даже в самых рискованных местах, не заглушая певцов.

Чех по происхождению, он глубоко чувствовал русский стиль. Незабываемо его исполнение «Китежа», «Снегурочки» и «Князя Игоря».

Из многих слышанных мною выступлений иностранных дирижеров особенно запомнились выступления Сен-Санса, Рихарда Штрауса и Никиша.

Камилл Сен-Санс выступал в Москве 15 февраля 1889 года в качестве дирижера и пианиста¹. В статистическом указателе симфонических концертов, составленном Маныкиным-Невструевым, этот концерт пропущен, но у меня сохранилась программа. Она содержит сочинения Сен-Санса: третью симфонию c-moll (с органом), концерт для флейты, гобоя и кларнета в исполнении парижских, артистов: Таффинеля, Гиро и Паделу; концерт для фортепиано с оркестром в исполнении Сен-Санса, «Прялка Омфалы» и «Алжирская сюита» для оркестра.

Несмотря на то, что это было очень давно, я хорошо помню небольшую сухонькую фигуру Сен-Санса, с величайшей энергией дирижировавшего и с большим подъемом игравшего фортепианный концерт.

0 качестве исполнения я, конечно, тогда еще судить не мог.

С Рихардом Штраусом я познакомился в 1913 году во время моих дирижерских гастролей в Берлине. Он пришел на мой концерт и затем пригласил меня к себе. Потом я посещал репетиции его оперы «Электра».

_________

¹ Во второй раз. В первый раз в Москве он выступил в 1875 году.