Выдающимся событием в музыкальной жизни нашей республики в этом году явилось исполнение новых симфонических произведений молодого талантливого композитора Амирова — азербайджанских мугамов «Шур» и «Курды Овшары».

Мугам — это высшая, развитая, многочастная форма народного творчества. Мугамы содержат в себе все лучшее, что есть в музыкальном фольклоре Азербайджана, и являются фундаментом, на котором зиждется народное музыкальное творчество. Стройность мугама не нарушается импровизационной манерой исполнения. Термин «импровизация» даже не совсем точен, ибо творческая фантазия исполнителя опирается на твердую ладовую основу. Сочетание свободной исполнительской манеры со строгой логикой конструкции представляет огромную художественную ценность и характерную особенность мугамов.

Достоинством творческой работы Амирова является то, что, сохранив все эти качества, веками создаваемые гением народа, он сумел вложить в мугамы новое содержание. Бессмертные музыкальные поэмы звучат в его претворении по-новому. Амиров широко понял свою задачу и создал богатые по содержанию, народные по языку, оригинальные по форме симфонические произведения. Веками передававшиеся звуками тары сокровища национального искусства сегодня обогатились новым содержанием, зазвучали в симфоническом оркестре. Этим доказана несостоятельность вредных теорий буржуазных националистов, утверждавших, что азербайджанской музыке не по пути с русской музыкальной культурой, чем они пытались искусственно оторвать нашу музыку от культур других советских народов.

Только благодаря мудрой ленинско-сталинской национальной политике впервые в таких масштабах удалось осуществить симфонизацию мугамов, о чем в прошлом нельзя было и мечтать.

Однако мугамы Амирова — это только один из многих возможных путей развития азербайджанской симфонической музыки.

Перед советскими композиторами стоят огромные творческие задачи. От имени азербайджанских композиторов заверяю пленум, что мы приложим все свои усилия к созданию произведений, достойных советского народа. Мы будем неустанно бороться за глубокую идейность, народность и содержательность своего творчества, за овладение высотами искусства, достойного нашей родины и нашего народа.

Л. Ошанин: Тов. Кара Караев бросил упрек писателям, игнорирующим проблему создания советской классической оперы. Разрешите от имени писателей этот упрек принять, он совершенно справедлив. Но мне хочется высказать композиторам встречный упрек.

В рождении будущих опер инициатива принадлежит композитору. Если мы обратимся к нашим классикам, то увидим, что композитор всегда был драматургом. Вспомните большую работу Чайковского над оперным либретто. Наши композиторы забывают это и слишком часто обвиняют писателей в пассивности. В опровержение этого могу сообщить, что сейчас по решению Союза советских писателей создана и приступает к работе секция музыкальных драматургов. Секция наметила проведение большой дискуссии на тему об оперном либретто. Я думаю, что мы должны сообща подумать о плане и программе этой дискуссии, и надеюсь, что ваша и наша секции найдут общий язык.

Оперный композитор должен знать, чего он хочет и что может. Его общественный и идейный кругозор должен быть широким. Тов. Софронов в своем докладе на только что закончившемся пленуме Союза советских писателей хорошо сказал, что драматург должен быть государственным деятелем. Таким же государственным деятелем должен быть и оперный композитор.

Я считаю, что песня, в развитии которой мы одержали значительные победы, должна обогатить и оплодотворить будущие оперы. Песенная основа будет основой той советской оперы, которая вызовет подлинную любовь и признание нашего народа. У нас есть песенники, владеющие большими формами, — Дунаевский, Мокроусов, Кац, Соловьев-Седой. Неверно думать, что вся их деятельность навсегда замкнется областью песни. Я представляю себе комическую оперу Дунаевского, которая может быть блестящей. Над этими вопросами следует хорошо призадуматься.

Меня порадовало, когда я узнал, что на пленуме будет исполнена новая кантата Чишко «Флаг над сельсоветом». Замечательная поэма Недогонова по-настоящему дошла до сердца советского человека. Меня глубоко порадовало, когда я узнал, что эта поэма вдохновила композитора на создание музыкального произведения. Однако кантата Чишко меня не удовлетворила. В ней имеется немало отдельных, неплохо задуманных эпизодов, кусочков, но в ней нет драматургии. Чишко «прошелся» по поэме, взял из нее то, что можно было передать певцу и хору, не попытавшись выявить свое драматургическое понимание замысла. Кантата Чишко не может быть причислена к творческим достижениям композитора.

Одной из известных эмблем искусства нашей столицы является колесница, установленная на фронтоне Большого театра. Как же будет мчаться вперед эта колесница, если не будет выиграно наше сражение за создание советской классической оперы? Неужели красивое изображение летящей вперед колесницы нам придется запрятать?

Хорошо говорил здесь старейший грузинский композитор Д. И. Аракишвили, но его выступление было скорее тостом в честь нашей замечательной советской действительности, в честь советского искусства. По отношению к нашей музыке тост этот был несколько преждевременным. Постараемся же его оправдать к будущему пленуму Союза советских композиторов!

К. Данькевич: Все мы перед началом пленума испытывали чувство беспокойства и настороженности, которое бывает даже у бывалого солдата перед выполнением порученного ему боевого задания. Теперь можно сказать, что секретариат правления с честью выполнил свое первое боевое задание — организацию Всесоюзного пленума ССК.

Союз наш начал работать действительно по-новому. Чувствуется новая, свежая, подлинно демократическая атмосфера и в творчестве, и в организационной работе. Прослушанные нами

произведения, — за некоторыми исключениями, конечно, — по-большевистски принципиальный и содержательный доклад тов. Хренникова, а также идейно-целеустремленные прения вселяют в нас чувство глубокой уверенности в том, что мы находимся на пороге могучего подъема советской музыки.

Мне думается, что на следующем пленуме мы не будем свидетелями творческого самоотречения членов секретариата. Мы хотим слушать произведения тт. Хренникова, Захарова, Коваля, Чулаки, Штогаренко.

Прав тов. Хренников, заявляя, что еще рано говорить об окончательной ликвидации формализма. Метко и образно вскрыл он одну из разновидностей формализма, когда под целомудренной патриархальной вязью консонантных звучаний скрыта мертвая мысль, бесстрастное, белокровное чувство, — то, о чем так образно сказал Маяковский: «Один за буквой видит жизнь, а этот в жизни видит букву». Таких схимников — буквоедов и буквотворцев — необходимо подвергать беспощадной большевистской критике.

Но мне все-таки думается, что главный стратегический удар должен быть направлен на ту формалистическую музыку, которая не имеет ни паспорта, ни адреса, ни роду, ни племени, на ту музыку, о которой с предельной яркостью и уничтожающей силой говорил в своей исторической речи незабвенный Андрей Александрович Жданов.

Громадное значение имеет работа в коллективе. Я уверен, что если бы С. С. Прокофьев осознал и почувствовал все, что мы пережили за эти 10 месяцев, и строго, самокритично отнесся к своему творчеству, если бы он понял, что такую вершину, как создание советской оперы, в одиночку не возьмешь, и не проявил бы такого агрессивного невнимания к нашему коллективу, — можно было бы не сомневаться, что прискорбного случая с его оперой не произошло бы.

Разговоры поэтов и драматургов о нехватке времени, о том, что, мол-де, оперное либретто это литература второго сорта, — разговоры недостойные. Этими разговорами некоторые товарищи, по сути дела, скрывают свою боязнь создания оперных либретто, боятся приступить к этому делу, потому что оперное либретто так просто не создашь.

Наши популярные в народе поэты-песенники отлично сознают, сколько творчески полезного принесла им дружба с композиторами. Прав тов. Ошанин, заявивший, что в советской песне при всех ее отдельных пороках и недостатках основное ядро было здоровое, народное и лишенное формалистической проказы. Да потому что здесь, в песне, на музыкальной алхимии и одиссеевой хитрости далеко не уедешь! Народу надо дать сердечную, свободно льющуюся мелодию.

Необходимо произвести «разведку боем» в стенах Союза писателей, организовав постоянно действующий семинар по изучению построения оперного либретто, — не только теоретически, но и практически, творчески. Говорить на животрепещущую тему создания нашей советской оперы надо страстно, надо увлекать друг друга и мыслями, и доводами.

Из прослушанных на пленуме произведений самое цельное впечатление на меня произвела Симфониетта Вайнберга. Я услышал живое, яркое творчество, оптимистическое, жизнерадостное произведение. Неясная грусть, подернутая легкой дымкой, как-то органична, в ней нет никакого надрыва, излома. И я воспринял это произведение, как показатель настоящего большого дарования. Может быть, некоторые элементы национального еще не переходят ту грань, когда они становятся общечеловеческими, но это естественно в творчестве молодого, растущего композитора.

Программа симфонии Левитина очень обязывает: юность, молодость, да еще такой крылатый эпиграф! Но в этой симфонии не та молодость, которая шагает к коммунизму.

«Дифирамб» Хачатуряна посвящен ответственнейшей теме — Ленин. Когда я слушал «Дифирамб», мое внутреннее чувство протестовало против того нервно-эмоционального, возбужденного строя музыки, который не соответствует идее. За годы, прошедшие со дня смерти Ленина, годы, пройденные под водительством товарища Сталина, образ Ильича предстает в глубоком эпическом величии и строгости. Этой строгости и этого величия нет в музыке Хачатуряна; слишком много драгоценной парчи и самоцветов в оркестровке. Нет в «Дифирамбе» той мудрой народной простоты, которую так любил Ленин.

По поводу кантаты Юровского вспоминаются слова народного артиста СССР Леонидова, сказанные им во время одной репетиции: «Милые друзья, вот вы кричите горлом, а кричать надо сердцем, потому что крик горла — это формализм». Давайте бороться за «крик сердца». Это сердцу труднее и дороже стоит, но это долговечнее. «Крик горла» есть и в симфонии Левитина, и в «Дифирамбе» Хачатуряна, и в кантате Юровского.

Интересно, свежо и молодо звучит концерт Гасанова. Мне нравится внутренняя сила, органичность формы.

Я также разделяю общую оценку, данную превосходному концерту Кабалевского.

Совершенно очевиден рост нашего талантливого украинского композитора А. Филиппенко. Это проникновенный, глубокий художник, который, очевидно, скажет свое яркое слово в украинской музыке.

Мне очень понравились задушевные, мелодические хоры тов. Мурадели. Я глубоко верю в его творческий подъем.

Очень жалею, что мы не слышали здесь великолепных хоров наших украинских композиторов тт. Веревки и Штогаренко. Эти хоры завоевали народную популярность. Хоры Штогаренко продолжают традиции выдающегося украинского композитора Леонтовича.

В. Соловьев-Седой в своем недопустимо развязном и глубоко ошибочном по мыслям выступлении коснулся вопросов содержания советских массовых песен, попытавшись противопоставить гражданской лирике и военно-героической теме лучших советских песен легковесную и безыдейную «чистую» лирику. Это выступление вызвало решительный отпор аудитории.

В. Захаров начинает свое выступление с резкого осуждения речи т. Соловьева-Седого, вызвавшей всеобщее возмущение своим развязным