ном отделе газеты. Профессиональная критика сплошь и рядом заменена замаскированным репортажем и сплошной апологетикой, за которой скрывается равнодушие. Характерно, что едиственную рецензию на премьеру балета Б. Асафьева «Барышня-крестьянка» в Большом театре редакция поручила репортеру Я. Чернову, совершенно по-дилетантски выполнившему свою задачу. Еще более безответственно подошла редакция газеты к оценке сборников «Советская музыка», содержащих около 50 работ советских музыковедов за годы войны, представляющих собой едва ли не всю печатную продукцию нашего музыкознания за эти годы. Она поместила легковесную и в высшей степени недобросовестную статью за подписью Т. Максимовой, — человека, до этого ничем не зарекомендовавшего себя в области музыкальной научно-критической деятельности и, как показывает статья, не обладающего для столь ответственного выступления необходимой научно-критической квалификацией. Бездоказательность оценок, полнейшая их произвольность сочетаются в статье Т. Максимовой с приемами намеренного искажения фактов и недопустимо грубым тоном. Разнос и апологетика — этими двумя красками исчерпывается, по существу, вся «критическая палитра» газеты «Советское искусство».

За последнее время участились случаи появления рецензий и отзывов о новых произведениях и концертах, разительно не соответствующих тому, что представляют эти произведения на самом деле или тому, что происходит в действительности на этих концертах. Так, в рецензии Д. Рабиновича на исполнение «Самсона» Генделя дается хвалебный отзыв, несмотря на явно неудовлетворительное исполнение солистами этого произведения. Захваливание художественных явлений, вовсе не располагающих к чрезмерной восторженности, угрожает превратиться в настоящее бедствие нашей критики. Особенно ярким примером этого было последнее выступление И. Ф. Бэлзы в «Известиях» с апологетической оценкой исполнявшихся новинок советской музыки и исключительно неудачного исполнения проф. Ереминым концерта для трубы С. Н. Василенко. Рецензия эта вызвала в кругах музыкальной общественности всеобщее негодование своей явной беспринципностью. Всемирно-исторические победы советской музыки — предмет нашей законной патриотической гордости. Но, как справедливо говорил еще Белинский, «патриотизм состоит не в пышных возгласах и общих местах, но в горячем чувстве любви к родине, которое умеет высказываться без восклицаний и обнаруживается не в одном, восторге от хорошего, но и в болезненной враждебности к дурному, неизбежно бывающему во всякой земле». В нашей критике не должно быть места равнодушию. Надо больше возмущаться, больше восхищаться. Прав Шостакович, сказавший как-то, что обижаться нужно не на критику, а на отсутствие критики.

Выступивший вслед за тем в прениях Д. Б. Кабалевский говорит, что о неудовлетворительном состоянии текущей музыкальной критики можно судить и по ничтожному количеству появляющихся в печати статей о музыке, и по их качеству. Немалая часть этих статей однообразно и беспринципно хвалит и положительные и отрицательные явления нашей музыкальной жизни. Объективно-критические статьи — крайне редки, статей же на волнующие, острые и дискуссионные темы не появлялось уже давно. Лучшие музыкальные критики почти не выступают на страницах печати. Причину этого многие склонны видеть в недостатках работы музыкальных отделов газет. Действительно, работники музыкальных отделов многих газет избегают печатать критические по существу, острые и тем более дискуссионные статьи. В результате выработался тип критики, известный под названием «обтекаемой». Такая критика умерщвляет живую творческо-критическую атмосферу, нужную не только музыкантам-профессионалам, но и широким кругам любителей музыки, которые, имея свои музыкальные вкусы и симпатии, не могут удовлетвориться некоей «средней» точкой зрения, высказанной в предлагаемых им статьях и рецензиях. Серьезная творческая дискуссия способствует не только росту творчества, музыкознания и исполнительства, но также и выработке у слушателей способности к критическому суждению. Другая причина, на которую нередко и также не без оснований указывают, это — недооценка роли и значения музыкальной критики Оргкомитетом ССК СССР, который почти не принял никаких мер для стимулирования роста критики, для того, чтобы улучшить создавшееся на музыкально-критическом фронте положение. Однако, как ни серьезны обе эти причины, особенно первая, объяснять только ими все недостатки нынешнего состояния текущей музыкальной критики было бы ошибочно. Основную причину следует искать в недостатках деятельности самих критиков и объединяющей их Музыковедческой комиссии Оргкомитета. Эта комиссия, призванная быть центром музыкально-критической мысли, ни разу по-настоящему не ставила вопроса о недостатках музыкальной критики, о причинах, мешающих ее успешному развитию, не боролась за осуществление своих целей и задач. На творческих конференциях, дискуссиях и совещаниях в Союзе композиторов за отдельными исключениями царит тот же дух «обтекаемой» критики, хотя

здесь уже не действует ни одна из указанных выше объективных причин.

У нас немало одаренных, эрудированных музыкантов-критиков, обладающих своей, принципиальной точкой зрения на различные явления музыкального искусства, но им часто не хватает двух качеств, без которых не может быть настоящей критики: чувства ответственности за взятое на себя чрезвычайно трудное и важное дело и смелости, которая заставила бы их судить не по имени критикуемого, а по существу сделанной им работы. В результате наша музыкальная критика теряет свой авторитет, с ее мнением перестают считаться и музыканты и читатели, ибо значительная часть печатаемых статей и устных высказываний превращается по существу в простую информацию, окутанную общими фразами.

Музыкальные отделы газет нередко привлекают в качестве авторов статей о музыке не музыкантов-профессионалов. Так, например, в газете «Комсомольская правде» за довольно длительный период времени были помещены только две статьи о новой музыке и обе они были написаны не профессионалами. Одна из них — «Новые работы композитора Коваля», написанная известным поэтом С. Городецким, помимо музыкально неграмотных выражений, содержит ряд неверных утверждений, подобно утверждению, что «...Коваль возродил (?) труднейшую и почти забытую форму пения a capella» или, что Коваль лишь в годы войны «...утвердил свое право быть лириком-мелодистом». Кроме того С. Городецкий расхваливает даже явно неудачные, слабые фортепианные пьесы Коваля, говоря, что в одной из них «...Ковалю удалось подняться до темы пушкинских "Бесов"»... Поступая так, критик совершает тройной грех: вводит в заблуждение читателя, приносит вред композитору и подрывает свой собственный авторитет. Вторая из двух упомянутых статей — заметка о новом Государственном гимне Грузинской ССР, написанном композитором тов. О. Тактакишвили. В безграмотнейших и пошлейших выражениях описывает некто В. Иорданский в этой заметке гимн грузинского народа. «Как внезапный обвал в горах, как взрыв динамита в руднике, прогрохотала вдруг гамма аккордов...», «...даже ветка душистой мимозы... жадно пьет этот бодрый, животворящий запев», «... тысячи репродукторов подхватывают ее» (т. е. песню) и т. д. Эти примеры не характеризуют, конечно, наших критиков, но зато характеризуют отношение к своим задачам музыкального отдела газеты, к тому же очень авторитетной и имеющей большое влияние на молодежь.

Д. Кабалевский признает ошибкой напечатание в «Советском искусстве» статьи Т. Максимовой «Шесть сборников Музгиза», в частности, недобросовестно искажающей разбираемую в ней работу К. Кузнецова. Д. Кабалевский подчеркивает тот недопустимый, с его точки зрения, факт, что ответственный редактор газеты, также признав ошибочность этой статьи, отказался напечатать соответствующее редакционное разъяснение или написанный им (Кабалевским) ответ на эту статью.

Оценивая работу музыкального отдела газеты «Советское искусство», как работу в целом неудовлетворительную, и принимая на себя, как на члена редколлегии газеты, соответствующую долю ответственности за это, Д. Кабалевский замечает что вследствие своей чрезмерной перегруженности он не в силах заниматься должным образом этой работой.

Необходимо серьезно поставить вопрос об укреплении музыкальных отделов общей и специальной прессы и о пересмотре Оргкомитетом своих позиций в отношении музыкальной критики. Но самой первой и самой важной задачей является создание подлинной творческо-критической атмосферы в Союзе композиторов.

Д. В. Житомирский обращает прежде всего внимание на несоответствие самого объема печатной музыкальной критики гигантскому размаху музыкального творчества в нашей стране. Выбор объектов для критических суждений крайне произволен. Хорам М. Коваля (действительно хорошим) посчастливилось найти отклик сразу в четырех газетах. В то же время творческие вечера Ан. Александрова, Д. Кабалевского, Ю. Шапорина, новые интересные произведения Ю. Свиридова, Н. Пейко. М. Вайнберга, И. Дунаевского оставлены без оценки и разбора. Пожалуй, еще важнее, что никак не отражены текущей критикой наиболее волнующие, наиболее актуальные вопросы нашей музыкальной жизни, связанные, например, с недочетами нашего вокального образования, застоем в Большом театре, недопустимой, но довольно распространенной уравнительностью в трактовке всей музыкальной классики, с нашими текущими, иной раз весьма острыми творческими спорами. Не все благополучно и в печатающихся статьях. Бывает, что слушатель уходит с концерта с первого отделения, не будучи в состоянии вынести фальшивое исполнение, а на другой день появляется хвалебный отзыв об этом концерте. Значительное распространение получил бездушный, внутренне безразличный, внешне элегантный стиль критических статей, излагающих с ученым видом на страницах специального органа — «Советское искусство» общеизвестные истины. Таковы нередко статьи одного из наиболее часто печатающихся наших критиков, И. Ф. Бэлзы. Этот стиль, к сожалению, типичен. Этот же стиль сказывается и на приемах редакционной обработки статей на музыкальные темы в газете «Советское искус-