Выпуск № 4 (99) | 1946 - страница 22

затухает. Реприза еще более сдержанна, чем экспозиция. Кода заключает в себе большое психологическое decrescendo. Вновь сгущаются мрачные краски. Прояснившийся горизонт вновь затягивается тучами.

Постепенное ослабление симфонической динамики подчеркивает внутреннюю незавершенность первой части. Чувствуется, что это лишь начало, что главное — впереди.

Вторая часть (Molto sostenuto) очень естественно вытекает из первой части и в то же время эмоционально противостоит ей.

Отзвучал последний тихий аккорд Allegro и, как воспоминание о чем-то далеком, возникает трепетная мелодия кларнета. Выразительное пение струнных подводит к основной теме Andante:

Эта проникновенная скорбная тема вырастает в образ глубокого трагизма. Она звучит пять раз. Тональность везде одна и та же — cis-moll, — но фактура и оркестровка всё время меняются. Сочетание нарочитой тонально-ритмической монотонности с богатством темброво-динамических контрастов — прием огромной впечатляющей силы. Тема Andante неподвижна, словно скована, в то же время она растет, ширится, надвигается на нас, как неотступно грозное видение. Тональная статика и тембровая динамика, ритмическая монотонность и фактурная изменчивость — разные грани трагического содержания образа. И хотя метр всюду остается трехдольным, мы угадываем в этой музыке контуры траурного шествия, нечто внутренне близкое трагической части 16-й симфонии.

В тот момент, когда приглушенные звучности и нервные ритмы с наибольшей рельефностью воспроизводят характер траурного марша, вновь появляется героический лейтмотив. Здесь с особой убедительностью выявляется ведущая роль этой темы, — которая, подобно путеводному лучу, намечает дорогу в будущее.

Проблема финала — одна из самых сложных и трудных в симфоническом творчестве. Известно, что даже замечательные мастера порой не могли найти ее полноценное решение. Тем более важно отметить, что финал 24-й симфонии столь же убедителен, как и предыдущие части.

Существует прочная традиция завершать симфонический цикл картиной веселья, праздника. В этом случае композитор сознательно ослабляет остроту симфонической драматургии, — финал трактуется, как психологическая «разрядка». Такой путь развития симфонического «действия», конечно, возможен. Но он приводит к тому, что финал оказывается менее богатым, менее «симфоничным», чем предыдущие части.

Мясковский в 24-й симфонии пошел по иному пути. Финал симфонии продолжает линию первой части. Композитор следует великой традиции Бетховена: героическая идея не является чем-то изначальным, первичным; она как бы завоевывается в длительной, упорной борьбе. Эта борьба началась в первой части, закончилась в финале. И, поэтому,

финал — центральная, наиболее «весомая» часть симфонии. Финал — это кульминация, к достижению которой было направлено всё предыдущее развитие.

Стремительное, подобное вихрю, вступление вводит в главную тему финала, полную благородной энергии:

Развитие этой темы необычайно активно. Полифонические голоса, сплетаясь друг с другом, образуют сеть почти непрерывных имитаций. Если первой части была свойственна некоторая скованность и эмоциональная сдержанность, то здесь движение словно высвобождается из связывающих его пут. Поток, миновав пороги и теснины, вырвался на простор и течет стремительно, бурно, свободно.

Разработка воссоединяет тему финала с лейтмотивом симфонии. Но это не борьба двух противников, это встреча двух друзей. Психологически родственные образы находят друг друга, сливаясь в едином порыве.

Главная тема финала играет все время ведущую роль. Но последняя, наиболее значительная кульминация основана на теме лейтмотива. Он звучит с огромной торжественной силой, венчая длительный путь борьбы, разочарований, надежд...

В 24-й симфонии Мясковского героика неразрывно слита с лирикой. Через всю симфонию Мясковского проходит лирическая струя. Она началась в первом Allegro (побочная партия), наполнила собой среднюю — скорбную — часть и получила свое завершение в финале.

Финал — наиболее драматическая, волевая часть симфонии. Но и в нем мы находим широко развитые лирические образы. Их значение столь велико, что композитор завершает симфонию в мягких лирических тонах. И это вполне закономерно. Напевные темы финала внутренне родственны образам драматического, мужественного характера. Лирика не только оттеняет, но и дополняет собой героическую линию «сквозного действия». Лирические образы возникают, как видение близкого счастья, во имя которого ведется борьба. Медленное заключение объединяет певучие темы финала и основной лейтмотив, звучащий теперь лирически. В этих страницах — глубина большого поэтического обобщения. Словно осилив крутой и опасный горный подъем, поднялись мы на вершину, озаренную мягким солнечным светом.

24-я симфония Мясковского (так же как и 6-я) показывает правомерность лирического завершения симфоний, круг образов которых выходит далеко за рамки чистой лирики.

24-я симфония отмечена чертами, очень характерными для стиля симфонического творчества Мясковского периода 30-х–40-х годов.

Мясковский-симфонист прошел большой и сложный путь художественной эволюции, ощущаемой очень ярко при сопоставлении 16-й, 18-й, 21-й, 24-й симфоний с 4-й или 6-й. Еще более резкий контраст получается прш сопоставлении последних симфоний Мясковского с 7-й или 10-й.

В поздний период своего творчества Мясковский стремится к классической ясности музыкального языка и формы, к мудрой экономии выразительных средств. 24-я симфония в этом смысле очень показательна. Если раньше Мясковскому были свойственны значительная

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание