Д. Житомирский

Игорь Глебов как публицист

Самое важное и отрадное в сегодняшнем дне советской музыки — это появление ряда таких произведений, которые, являясь детищами искусства нашей страны, стоят вместе с тем на уровне музыкальной классики. Создание таких произведений как-то незаметно перевело всю нашу музыкально-творческую культуру на новую ступень, с высоты которой начинаешь по-иному воспринимать и оценивать факты повседневной музыкальной жизни. Начинаешь отчетливее ощущать односторонность и близорукость многих теорий, которые питали собой исторически несовершенные, преходящие творческие опыты недавнего прошлого. Начинаешь объективнее отбирать из всего накопленного за двадцать с лишним лет развития советской музыки подлинно ценное, отсеивая шлак и мусор.

Я думаю, что выражу не только свое личное ощущение, если скажу, что среди огромных по количеству накоплений советской литературы о музыке за последние годы начинает все яснее проступать особая, исключительная ценность работ Игоря Глебова.

Большая часть его публицистических статей и брошюр была написана в начале и середине 20-х годов. Многое в них идейно устарело и для самого автора и для современного советского читателя. Кроме того, чтение их затруднено особой, специфической сложностью прежнего литературного стиля Глебова. Но сила и правдивость непосредственного ощущения музыки, отраженные в них, так велики, наблюдения и мысли автора так богаты и значительны, что хочется по многу раз углубляться в толщу глебовских периодов, чтобы обнаружить все новые и новые заключенные в них ценности.

И интересно вот что: многое у Глебова оказывается в конце концов не столько преувеличенно сложным (хотя есть, конечно, и это), сколько «чрезмерно» содержательным, т. е. как бы не умещающимся в пределах отведенной на ту или иную мысль страницы или абзаца. Если учесть к тому же, что 15–20 лет назад его работы явно опережали современный им уровень советского музыковедения, что до многих его обобщений мы дорастаем лишь теперь, — легко понять появление нового аспекта восприятия глебовских статей.

Настоящие заметки — отнюдь не плод систематического изучения научного творчества Глебова, — что очень заманчиво, но что еще впереди; это лишь непосредственный отклик на впечатления, возникшие за последнее время в процессе текущей музыковедческой работы, в частности, работы над историей советской музыки.

Свой путь в области музыкознания и публицистики Игорь Глебов начал в дореволюционные годы, как один из идейных вождей русского музыкаль-

ного модернизма. Это был, по словам Глебова, длительный путь «романтико-утопических и формальных блужданий»¹, которые продолжались и после Великой Октябрьской социалистической революции, в период «современничества». Разделяя участь всего движения, Игорь Глебов прошел и через полосу кризиса, переоценки основ своего мировоззрения, коренного изменения литературного стиля, что совершенно очевидно при сопоставлении его старых статей и брошюр с работами конца 20-х, начала 30-х годов. И, вместе с тем, механически оторвать настоящее от прошлого в творчестве Глебова — значит исказить и его личный облик и сущность всего того движения, с которым он был неразрывно связан. Написанное им за многие годы, — так же впрочем, как и все написанное выдающимися представителями литературного модернизма — Блоком, Брюсовым, Белым и др., — красноречиво свидетельствует о том, насколько противоречивым и потому многогранным был русский модернизм, как сложно переплеталось в нем реакционно-утопическое и передовое, антибуржуазное, устремленное, по своей сущности, к революции и к социализму. Эту мысль все еще приходится отстаивать, так как по отношению к данному периоду в развитии русского искусства у нас продолжают господствовать предрассудки вульгарной социологии².

В. Стасов писал однажды: «Каждый век имеет свою массу заблуждений и ложных понятий, и то, что создают художники, по необходимости носит на себе печать этих заблуждений и ложных понятий. Но от этих недостатков времени художественное произведение не станет ничтожным или лишним, не будет ошибкой истории, если только в нем, вместе с недостатками, высказалось со всей горячностью и искренностью то, что способен был думать, понимать и чувствовать век, которому оно принадлежит. В искренности и правдивости настроения заключаются такие силы, которые ставят художественное произведение выше недостатков, где виновато время, а не художник»³.

Мы вправе с этой же точки зрения оценить и литературное прошлое Игоря Глебова. Его типичной чертой модерниста было постоянное влечение к иррациональному, таинственно подсознательному — как к сфере соприкосновения с «вечной», «духовной» сущностью явлений. Это приводило его порой к искусственным, мистическим концепциям по поводу произведений, задуманных в совершенно реальном плане. Но эти поиски мистической сущности были вместе с тем (в той мере, в какой каждый подлинно крупный художник и мыслитель инстинктивно борется с ложным направлением своего творчества, корректируя и наполняя его живым ощущением действительности) особой формой, в которой проявлялся повышенный интерес к реальной душевной жизни человека, чуткость к ней, интенсивность ее ощущения. Не этим ли объясняется то двойственное впечатление, которое оставляет одна из наиболее вдохновенных и вместе с тем наиболее философски порочных работ Глебова — его «Симфонические этюды»? Вспомним этюд о «Пиковой даме».

_________

¹ Б. В. Асафьев (Игорь Глебов), Мой путь. «Советская музыка» № 8, 1934.

² Доказательством может явиться выпущенный всего три года назад том «Литературного наследства», посвященный русскому символизму (№ 27/28). В литературном движении, давшем русскому и мировому искусству Блока и Брюсова, авторы руководящих статей ничего не заметили, кроме многочисленных пороков реакционности. Но напечатанные в том же томе интереснейшие документальные материалы (в частности, цитируемые в статье Б. Мейлаха «Символисты в 1905 г.») еще раз побуждают пересмотреть многое, считавшееся раньше бесспорным.

³ В. Стасов, Собрание сочинений, т. II, отд. 4, стр. 43.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Д. Житомирский

Игорь Глебов как публицист

Содержание