Выпуск № 4 (78) | 1940 - страница 7

творчества вызвало к жизни ряд замечательнейших произведений, содержание которых выходит далеко за рамки мистериальных мечтаний.

Когда-то А. В. Луначарский, пытаясь защитить Скрябина от покушений не в меру ретивых ниспровергателей, выступил с утверждением, что Скрябин в своих музыкальных сочинениях воплотил предчувствие социалистической революции. Заслуга Луначарского заключалась в том, что он первый попытался подойти к Скрябину не с мистических событий (раньше это многими считалось невозможным, противоречащим здравому смыслу).

Иосиф Гофман и А. Н. Скрябин (справа). 1892 г.

Из собрания музея им. Скрябина в Москве

Но Луначарский писал свои статьи о Скрябине в годы, когда наше музыковедение только зарождалось. Естественно, что его суждение звучит теперь несколько наивно.

Превращать Скрябина в «пророка революции» так же неверно, как и неверно видеть в его музыке лишь мистику и нездоровую эротику. Утверждать, что «Поэма экстаза» и «Прометей» являются отображением грядущего революционного переворота или какого-либо иного конкретного исторического события, разумеется, нельзя. Можно говорить лишь о том,

что произведения эти воплотили в себе предчувствие каких-то грандиозных мировых потрясений, предчувствие, которое ощущалось тогда очень многими. Но если в творчестве других художников той эпохи это предчувствие родило глубоко пессимистическую тему всеобщей гибели, то в творчестве Скрябина оно вызвало к жизни тему, которую я назову условно темой «преображения мира». В ее основе — идея превращения мира из царства мрака и печали в царство безграничной радости, безграничного счастья. В том-то и заключалось историческое значение творчества автора «Поэмы экстаза», что в мрачные годы эсхатологических пророчеств Вл. Соловьева, апокалипсических кошмаров Брюсова и А. Белого, в эпоху зловещих фантасмагорий Л. Андреева и рахманиновских заупокойных «Колоколов», — он создавал солнечное искусство, говорящее не о смерти, а о жизни под новым прекрасным небом, о светлом, преображенном мире.

К воссозданию этого светлого, преображенного мира Скрябин пришел не сразу. Он как бы завоевал его после долгой и упорной борьбы. Путь Скрябина — это путь постепенного преодоления мрачных, трагических эмоций, выраженных с огромной силой в ряде его сочинений «среднего периода». Первой попыткой Скрябина воплотить идею «преодоления» явилась его 1-я симфония. Душевные тревоги и страдания, выраженные во второй и пятой частях симфонии, должны были — по замыслу автора — раствориться в торжественных звучаниях хорового финала, в апофеозе всенародного гимна во славу искусства. Однако выполнение этого замысла не стояло на достаточно высоком уровне. Хоровой финал, не связанный внутренне с предыдущими частями, не давал разрешения поставленной Скрябиным проблемы и воспринимался как чисто формальное завершение симфонии

Та же идея «преодоления» более отчетливо была представлена во 2-й симфонии Скрябина, основанной на постепенном переходе от трагического вступления к монументальному героическому эпилогу. Стремление Скрябина преодолеть трагическое начало не было на этот раз связано с идеей орфической силы искусства, уже утратившей для Скрябина свое доминирующее значение. Тем не менее финал 2-й симфонии по своему стилю близок к финалу 1-й симфонии, также не являясь логически оправданным выводом из предшествующего развития.

3-я симфония («Божественная поэма») сыграла в творчестве Скрябина роль решающего перелома. Впервые в ней Скрябин смог довести до конца процесс «преодоления» и найти «свет в музыке». Вот почему эта симфония явилась непосредственной подготовкой самого замечательного скрябинского произведения — «Поэмы экстаза».

Было бы неверно утверждать, что в музыке «Экстаза» нет мрачных красок и драматических настроений: тогда это сочинение не заключало бы в себе никакой борьбы, никакого развития и, следовательно, не являлось бы сочинением симфонического масштаба. Но если раньше Скрябин боролся с мраком, еще не создав нового светлого мира, — то теперь этот мир уже создан и является как бы крепостью, из которой легко отражать натиск врага. И если раньше было еще неясно, на чьей же стороне останется победа, то теперь торжество света над мраком окончательно, нерушимо. Как бы ни был упорен натиск противника, он неминуемо разобьется о крепостные стены.

Так изживал в себе Скрябин те трагические настроения, которым он раньше отдал немалую дань. Так вытравлял он из своего творчества чувства страдания, страха, тоски. И вот наступает, наконец, момент, когда тучи

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Иосиф Гофман и А. Н. Скрябин (справа). 1892 г.

Из собрания музея им. Скрябина в Москве

Содержание