Выпуск № 5 (68) | 1939 - страница 46

о необходимости внимательного изучения памятников старины. Непонятно, зачем Ливанова обосновывает эту всем известную истину; еще непонятнее — система ее аргументации. Приводя (на стр. 28) высказывания Ф. Буслаева о необходимости отнестись «серьезно, без балаганного гаерства, к старинным поверьям и преданиям» и его же сетования, что в таком случае — «вас уже подозревают, не веруете ли вы в мифические догматы, что земля основана на трех китах и что гром гремит от поездки по облакам Ильи-Громовика», — она роняет следующее замечание: «Если представители вульгарного, механистического материализма шестидесятых годов (а именно по их адресу направлен иронизирующий выпад Буслаева) могли быть настроены подобным образом по отношению к исследователям культуры отдаленных исторических эпох, то в наше время изучение памятников старины не может и не должно навлекать на себя упреков такого рода»...

Кто же — по Ливановой — эти представители «вульгарного материализма 60-х годов» и чем прогневали они «исследователей отдаленных эпох»?

Ответить на этот вопрос нетрудно. Известно, что критикой работ Буслаева занимался «Современник». В частности выступал против Буслаева Н. Чернышевский. Но Чернышевский отнюдь не возражал против изучения памятников старины. Он лишь возражал против начетничества, против такого «изучения», которое превращалось в крохоборчество и буквоедство, против «науки для науки». Он критиковал Буслаева за то, что «пристрастие к отжившему и нелепому берет у него верх над современными убеждениями» ¹. Он резко обрушивался на Буслаева за такие «суждения»: — «русская старина не потеряла жизненность и способность к развитию». «Добрейший г. Буслаев! — писал Н. Чернышевский, — как же вы не сообразили, что таких слов говорить вам не следовало? Что же, по вашему, русская старина имеет жизненность и способность к развитию? Что же, по вашему, далеко такое мнение от староверства?» ²

Чернышевский был совершенно прав. Он отстаивал подлинно-научную, прогрессивную точку зрения. «Иронические выпады» Буслаева были направлены против передовых людей 60-х годов. И Ливановой следовало бы подумать об этом, прежде чем помещать высказывания Буслаева с сочувственными комментариями. Само собою разумеется, что эпитет «вульгарный материалист» по адресу Чернышевского совершенно неуместен.

В первой главе своей работы Ливанова дает обзор научной литературы, посвященной «интересующему ее периоду». О русской музыкальной науке Ливанова отзывается весьма неодобрительно. Она упрекает русское музыкознание и в «дворянском дилетантизме», и в «славянофильской ограниченности», и в «узости и отсталости», явившихся наследием... «музыкального национализма 60-х годов». Кое-какие работы, однако, оцениваются положительно.

Так, например, книга протоиерея Разумовского «Церковное пение в России» именуется «вполне компетентным, вполне научным трудом по истории церковной музыки в России» (стр. 9). Не будем отрицать, протоиерей Разумовский хорошо знал церковное пение и был вполне в нем компетентен. Но можем ли мы назвать его труды подлинно научными? Как будто

_________

¹ Н. Чернышевский, Заметки о современной литературе, 1894, стр. 399.

² Там же, стр. 402. (Разрядка моя. — И. М.).

бы наши представления о научности в области исторической несколько расходятся с мнениями, которые имел по сему предмету отец протоиерей! Недоумение наше увеличивается, когда несколькими строками выше мы читаем у Ливановой: «главной их целью [группы исследователей церковной музыки, в том числе и Разумовского. — И. М.] была активная популяризация древних церковных напевов, которые они считали лучшими образцами русского искусства вообще». To есть, добавим мы, Разумовский принадлежал к числу воинствующих пропагандистов средневекового церковного искусства. Спрашивается, как совместима эта «идеологическая база» с признанием факта «подлинной научности» его исторических трудов?

Очень любопытна оценка статьи Веселовского «Музыка у славян». Это — «книга, которую тоже можно назвать, пожалуй, подводящей некоторые итоги в своей области» (стр. 9) и «началом русской музыкальной историографии» (стр. 10). «Начало» — «подводит итоги», — недурно! Ливанова сообщает, что статья Веселовского написана с целью «привлечь общественное внимание к музыкальной культуре своей страны, которая переживала начинающийся расцвет музыкального искусства, но не имела еще достаточно твердой почвы — музыкального образования, — для того чтобы это искусство могло развиваться на национальной основе». Необходимо дополнить эти высказывания колоритным фактом: статья Веселовского появилась в 1866 г.!

Итак, в 1866 г. в России — согласно «научным» доводам Ливановой — не было музыкального образования, являющегося «твердой почвой» для развития национальной культуры! А куда же исчезла Петербургская консерватория, основанная в 1862 г. и к 1866 году давшая уже свой первый выпуск? А деятельность Бесплатной музыкальной школы? А кипучая творческая деятельность балакиревского кружка? А критические статьи Серова и Стасова? Что же, все это не способствовало созданию «твердой почвы»? Или все это лишь «воинствующий национализм 60-х годов», с его «узостью и ограниченностью»? Или Веселовский был первым, кто обеспокоился созданием «твердой почвы» для развития русского музыкального искусства?

Приведу еще один образец «исторической легкомысленности» суждений Ливановой. Хронологическая грань работы Ливановой — 1825 год, — «год первых произведений Глинки». Общеизвестно, что эти сочинения появились не в 1825 г., а значительно раньше. Быть может, здесь имеется в виду появление первых, по-настоящему самобытных, составивших эпоху произведений великого русского композитора? Тогда следовало бы назвать дату постановки «Ивана Сусанина» (1836). Мы готовы согласиться с Ливановой в том, что проведенная ею грань весьма условна, но в то же время от историка следует ожидать большей хронологической точности, — в особенности если речь идет о таких простых вещах, как даты появления первых произведений Глинки.

Крупнейшим представителем русской музыкальной науки Ливанова считает Финдейзена. Бесспорно, этот ученый сделал очень много. Но следует решительно возразить против того, что он был первым профессионалом и что предыдущий период русской музыкальной науки есть период «дворянского дилетантизма». Неужели Серов, Стасов, Ларош — всего только «дворянские дилетанты»? Впрочем, о них Ливанова вообще не упоминает. Почему? Быть может, трудам Серова и Стасова недостает подлинной научности, так как они были «критиками», а не «историками»? — Этот довод не основателен. Может быть, у них нет работ, посвященных интере-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание