Выпуск № 5 (68) | 1939 - страница 35

занятий. «Консерватория открылась и мои мучения начались» — писал он не раз. Вместе с тем обстоятельства не позволяли ему порвать с консерваторией. Сочинительство, при его неумении жить в рамках регламентированного бюджета, не могло обеспечить Чайковского, тем более, что кроме трат на себя ему приходилось поддерживать братьев и даже кое-кого из друзей. Чайковский добросовестно выполнял свои педагогические обязанности, отдавая занятиям в консерватории много времени, сил, энергии. Он не мог отдаться целиком творчеству, и это мучило его. 8 мая 1877 г. Чайковский писал Клименко: «Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы своему устремлению творить я не встречал на каждом шагу препятствия в виде, например, консерваторских уроков, которые с каждым годом становятся противнее и противнее, то мог бы написать что-нибудь вполне хорошее. Но увы, к консерватории я прикован».

Была и другая причина, мешавшая планомерной творческой работе. И об этом писал сам Чайковский — «ближайшая среда заедает и окутывает с ног до головы».

В письмах Чайковский нередко выражал ненависть к светскости, праздному времяпровождению и, наряду с этим, горестно признавался в остатках слабости к беспорядочному образу жизни, лишь усугублявшему тягостное чувство одиночества, «потерянности» среди чужих людей.

«Я, действительно, чрезвычайно одинок в Москве, — писал он брату Анатолию, — не потому, что не с кем время проводить, а потому, что нет вокруг меня никого близкого. Если ты наблюдателен, то мог заметить, что дружба моя с Н. Рубинштейном и другими консерваторскими друзьями, основана единственно на том, что служим в одном месте. Я имею веские доказательства того, что никто из них не питает ко мне тех чувств нежной любви, в которых я весьма нуждаюсь. Словом, мне здесь не с кем душу отвести. Отчасти, это, может быть, происходит по моей вине: я очень неподатлив на сближения. Как бы то ни было, но в припадках ипохондрии этот недостаток в близких людях очень тягостен. Всю эту зиму я в большей или меньшей степени постоянно хандрил и иногда до последней степени отвращения к жизни, до призывания смерти. Теперь с приближением весны эти припадки меланхолии совершенно прекратились, но так как я знаю, что с каждым годом, или, лучше сказать, с каждой зимой, они будут возвращаться в сильнейшей степени, то я решил весь будущий год отсутствовать из Москвы. Где я буду, куда я денусь еще не знаю, но я должен переменить место и окружающую среду» (9 марта 1875 г.).

Одно время Чайковский мечтал о длительной поездке за границу и даже предпринял кое-какие шаги к осуществлению своего плана: «Вчера, — писал он брату Модесту 20 января 1876 г., — я имел серьезный разговор с Азанчевским относительно отправления меня на два года за границу. Весьма может статься, что это дело устроится с будущего года. Оно для меня и желательно и страшно, ибо я все-таки ужасно люблю святую Русь и боюсь по ней стосковаться».

Чайковский был прав в этих предчувствиях: пребывание за границей никогда не давало ему успокоения. Его тянуло на родину, в горячо любимую Россию. И скоро вновь его одолевала мучительная тоска, от которой он тщетно пытался освободиться. Чрезвычайно интересна в этом отношении запись в дневнике 1873 года (13 июля) во время путешествия по Швейцарии: «Среди этих величественно прекрасных видов и впечатлений туриста, я всей душой стремлюсь в Русь, и сердце сжимается при представлении

ее равнин, лугов, рощей. О, милая родина, ты во сто крат краше и милее этих красивых уродов гор, которые, в сущности, ничто иное суть, как окаменевшие конвульсии природы. У нас ты так спокойно прекрасна. А впрочем, — там хорошо, где нас нет», — заключает он элегически.

Попытки Чайковского вырваться из окружающей среды, таким образом, не давали удовлетворяющих результатов, поскольку он прибегал лишь к полумерам (поездки за границу, переезд на самостоятельную квартиру и т. п.). Мало-помалу в нем назревало решение коренным образом изменить свою жизнь. Были еще и другие причины, которые побудили его к этому.

Первая — это потребность в семейной обстановке. 8 ноября 1876 г., то есть после того, как в нем определилось решение жениться, Чайковский писал Александре Ильиничне: «И у меня бывают дни, часы, недели, месяцы, когда все представляется в черном цвете, когда кажется, что все тебя покинули и никто тебя не любит. Но свою хандру я объясняю, кроме слабости и чувствительности нервов, своею холостой обстановкой, совершенным отсутствием элемента самоотвержения в жизни. В самом деле, живу я, по мере сил исполняя мое призвание, но без всякой пользы для отдельных личностей. Если я сегодня сотрусь с лица земли, то от этого, может быть, потеряет немного русская музыка, но уж наверно никто не сделается несчастным. Словом, я живу эгоистическою жизнью холостяка. Я работаю для себя, забочусь только о себе, стремлюсь только к своему благополучию. Это, конечно, очень покойно, но сухо, мертво, узко».

Чайковский нередко говорил о любви к семейной жизни и детям. Той же Александре Ильиничне он писал однажды: «Я чувствую сильную потребность в детском крике, в участии своей особы в каких-нибудь мелких, домашних интересах — словом, в семейной обстановке».

Вторая причина, толкавшая его к решению коренным образом изменить жизненный уклад, лежала в известной особенности его конституции, которая была предметом его нескончаемых мучений всю жизнь. Об этом с достаточной очевидностью говорят его письма к Модесту Ильичу, опубликованные в примечаниях к переписке с Мекк. 10 сентября 1876 г., до женитьбы, Чайковский писал брату: «Я много передумал за это время о себе и о моей будущности. Результатом всего этого раздумывания вышло то, что мои склонности суть величайшая и непреодолимейшая преграда к счастью, и я должен всеми силами бороться со своей природой... Я сделаю все возможное, чтобы в этом же году жениться, а если на это не хватит смелости, то, во всяком случае, бросаю на век свои привычки» ¹.

О том, что эта особенность его физической конституции служит «величайшей и непреодолимейшей преградой к счастью» Чайковский говорил неоднократно. В письме к Анатолию Ильичу он писал: «Она, эта особенность образует между мной и большинством людей непроходимую бездну. Она сообщает моему характеру отчужденность, страх людей, робость, неумеренную застенчивость, словом, тысячу свойств, от которых я все больше и больше становлюсь нелюдимом» ².

_________

¹Переписка с Мекк, т. I, стр. 570.

²Архив Гос. публичной библиотеки. Письмо от 9 января 1875 г. Публикуется по копии, имеющейся в архиве Дома-музея П. И. Чайковского. В тех случаях, когда в статье не имеется ссылки на печатное издание, материалы публикуются по оригиналам или копиям, хранящимся в архиве Дома-музея П. И. Чайковского, даже в том случае, если они частично напечатаны.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание