Выпуск № 6 (6) | 1933 - страница 7

тельства, и даже потенциально не могут быть восприняты как носители здоровых начал, стремящиеся к трудовой жизни массы и ее вековой борьбе с угнетателями и эксплуататорами? Откуда этот налет толстовско-непротивленческого настроения, придающий бесплодным попыткам Катерины Измайловой характер фатальности и обреченности? Откуда эта беспросветная сумрачность заключения оперы? И как все это увязывается с бесспорным реализмом и остротой трактовки отрицательных персонажей, беспощадностью ударов музыкальной сатиры по крепостническому быту царской России?

Мы не можем, оценивая крупное музыкальное полотно, исходить из формалистской доктрины об имманентных свойствах сатирического жанра, утверждающей, что сатире по штату полагается только подмечать отрицательные стороны действительности. В противовес тривиально-плоскому требованию «нормативных» эстетиков мы утверждаем, что сатира должна обнажать противоречия социальной действительности, вскрывая реальное сочетание борющихся социальных сил, показывая направление социальной борьбы в данный момент, ее ведущие тенденции.

Шостакович, драматургически исходя из сюжета Лескова, оказался в тесной зависимости и от специфики его трактовки образа. Измайловой и ее бытового окружения. Проблема драматургического построения оперы «Леди Макбет» есть таким образом проблема взаимосвязи композитора-драматурга и новеллиста, проблема преодоления Шостаковичем Лескова. Но что такое Лесков и что такое «Леди Макбет» Лескова, как основа для оперной драматургии?

Перед самой смертью Лесков писал о себе:

«Я старался служить богу в духе и истине, поборов в себе страх перед людьми и укрепляя себя любовью».

Сторонник православия, в котором он видел наиболее законченное выражение христианского учения, Лесков любил даже внешнюю обстановку церковности:

«Он украшал, — расказывает один его приятель, — собственную квартиру образами, картинами с сюжетами из священного писания, лампадками, одевался дома в какие-то подрясники, со скуфьей на голове и четками в руках», одно время он даже «усиленно искал душевного успокоения в религиозных бдениях».

В своих романах «Некуда» (1864 г.), «Обойденные» (1865 г.), «На ножах» (1876 г.) Лесков выступил как враг общественного движения 60-х годов, осудив лучших представителей этого направления, стремясь доказать бесплодность, никчемность и вредность их усилий. От широких политических реформ, к которым звала передовая часть русского либерального общества, боровшаяся за буржуазно-демократическое переустройство абсолютистско-чиновничьего государства романовской империи, Лесков звал общество к «малым делам» нравственного самосовершенствования, повторяя аргументы славянофилов и противопоставляя государственным потрясениям идеалы внутреннего перерождения народа на основе религиозного воспитания его в духе христианского учения.

На Россию Лесков смотрел пессимистически:

«Если бы партия красных, — говорил он, — могла существовать при самых благоприятных для нас условиях: имела бы шапку-невидимку и ковер-самолет, то что же бы могла эта партия сделать?— Покушение? Но ведь их было достаточно в русской истории. А разве это изменило ее? Добиться конституции? Но ведь писанную конституцию всегда можно изорвать, как изорвала ее Анна Ивановна. Развитие демократии? Но ведь этот народ рвет своих докторов и сестер милосердия, как мы видим, на куски и потом идет служить молебны. Ведь с этим зверьем разве можно что-нибудь создать в данный момент... Удивительно, как это Чернышевский не догадывался, что после торжества идей Рахметова русский народ на другой же день выберет себе самого свирепого квартального и что, следовательно, с правительством 60-х годов можно было идти вперед, не выпуская против него Рахметовых».

При такой философии истории для Лескова не было другой дороги, как к христианско-толстовскому пассеизму. Неверие в роль масс как движущей силы исторической действительности, непонимание рабочего движения плюс абсентеизм и православно-верноподданнические симпатии, — таковы мировоззренческие предпосылки лесковского подхода к окружающей его действительности. Рисуя быт царской России, Лесков не жалел красок на изображение мрачных и отвратительных сторон его, показывая в своих произведениях отрицательные типы, порожденные самим общественным строем. Однако, изображая отрицательные явления, Лесков подходил к ним не как критик, вскрывающий их социальную сущность, а как гуманист, который говорит читателю: «В этих условиях существования, создающих виновность всех перед всеми, нет виновных, есть только пострадавшие». Сатира Лескова поэтому не находит достаточных оснований для нанесения жестоких ударов царизму и породившему его социаль-

ному строю. Не случайно, что даже наиболее отталкивающим своим персонажам Лесков придает смягчающие черты.

Напрасно поэтому искать у Лескова социально острых проблем и в «Леди Макбет». «Леди Макбет» в трактовке Лескова — это драма характера, драма всесильной, нерассуждающей страсти. Социально-бытовые краски купеческого быта у Лескова приглушены. Исторический фон «зализан» и «выравнен» под иконографическое письмо псевдо-эпоса. Массы как таковой нет. Есть только отрицательные персонажи (каторжницы, проститутки), оттеняющие моральное унижение любящей Сергея Катерины Измайловой. Каторга взята крайне односторонне. Над всем господствует тон христианской морали — «не так живи, как хочется, а как бог велит». В этом аспекте даны и преступление Измайловой и вся ее судьба нравствено искривленной натуры.

Драматургическая линия оперы построена на спорном принципе: Катерина Измайлова дана как положительный тип. Она трактуется как женщина, пытающаяся найти свою дорогу в жизни и разрушающая все препятствия гражданско-правового и бытового порядка. Но Катерина Измайлова социально неполноценный тип. Поэтому она не воспринимается как действительно положительная личность.

С другой стороны, для усиления этой основной характеристики все остальные персонажи даны как носители самых отвратительных сторон старорежимного общества. Сергей в опере не имеет черт «доброго молодца», как он выведен в первых главах рассказа Лескова. Он дан как кровный сын хищного волчьего быта Измайловых. Даже масса дана в опере как грубая челядь, нравственно развращенная и порочная. Глуповато-простецкий работник с мельницы в 1-м действии, пьяненький мужиченко в 3-м — вот и все.

Каторжники показаны двояко: с отрицательной стороны — в сцене издевательства каторжниц над Измайловой, с положительной — в эпическом хоре каторжан, открывающем 4-й акт; но и на этом, мастерски сделанной хоре, лежит печать смирения и покорности. Таким образом Шостакович — и помогавший ему Прейс — не вышли за пределы рамок лесковской фабулы, а лишь изменили оценку характера Катерины Измайловой.

Между тем было бы правильней, решительно отказавшись от драмы характера, дать вместо нее трагедию социальных положений. Ведь хор каторжников в 4-м действии и монументальный симфонический антракт к 5-й картине по своей целеустремленности говорят об этой же тенденции композитора! Но для этого нужно было бы отказаться от основного принципа лесковской фабулы. Композитор же (и либреттист), не ломая в корне лесковскую конструкцию рассказа, пошли по пути компромисса, и в этом основная ошибка несомненно талантливого — в целом — и яркого произведения Шостаковича.

1

Непомерная скука в запертом купеческом терему с высоким забором и спущенными цепными собаками, наводящими на молодую купчиху тоску, доходящую до одури, — таков бытовой фон 1-й картины I акта. Музыкальный интерьер, мастерски созданный Шостаковичем в инструментально-симфоническом плане, рисует картину патриархально-купеческого быта, в свое время так удачно описанного Лесковым.

«Встанет свекор с мужем раненько, напьются в 6 часов утра чая, да и по своим делам, а она одна слоны слоняет из комнаты в комнату», описывает Лесков «труды и дни» Катерины Измайловой. «Везде чисто, везде тихо и пусто, лампады сияют перед образами, а нигде по дому ни звука живого, ни голоса человеческого. Походит, походит Катерины Львовна по пустым комнатам, начнет зевать со скуки и полезет по лесенке в свою супружескую опочивальню, устроенную на высоком небольшом мезонинчике. Тут тоже посидит, поглядит, как у амбаров крупу вешают и крупчатку ссыпают, опять ей зевнется, она и рада: прикурнет часок, другой, а проснется — опять та же скука, русская скука купеческого дома, с которой весело, говорят, даже удавиться».

Образ скучающей от безделья молодой купчихи дан Шостаковичем в несколько приглушенных тонах изобразительной звукоживописи, рисующей как бытовое окружение, так и внутреннее состояние Катерины Львовны. Мелодия кларнета, своим ослабленным ладовым строем, сочетающим разнотональные функции отдельных ступеней, приводя к постоянному интонационному соскальзыванию и скрытым хроматизмам (напр. b во 2 такте парализуется h в следующих 3, 4, 5 тактах, es парализуется е в басу и т. д.), передает состояние ленивой истомы. Мелодический рисунок, благодаря парадоксальному сочетанию остро изогнутых интервалов и ослабленной ритмике (синкопы и задержания в партии кларнета), как бы потягивается и позевывает. В сущности на имитации этого «потягивания» основан и декоративный ход в партии клар-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

1

Содержание