Выпуск № 12 (29) | 1935 - страница 53

ров, которыми располагает Германия для своих симфонических оркестров. Берлинская Филармония, Лейпцигский Гевандхауз считают себя счастливыми, что им удалось обеспечить услуги таких дирижеров как Карл Шурихт, Герман Абендрот, Эйжен Иохум или Леопольд Рейхвейн, являющихся, в лучшем случае, величинами второго или третьего разряда. Вместе с тем Берлинская государственная опера переполнена самыми лучшими певцами, имеющимися в Германии или переманиваемыми всякими годными и негодными средствами из Вены. О причинах и целях такого положения дел я расскажу ниже. Пока Берлин, для вящшей славы своей, обезлюдил состав Венской оперы, которая мечется, не будучи видимо в состоянии заполнить брешь, пробитую в стенах ее крепости генералом Герингом, сатрапом Берлинской оперы, заявившим (пользуясь излюбленной с незапамятных времен фразой нашей собственной «Метрополитен-оперы»), что эта опера должна стать «самой великой в мире». Но осталось еще несколько возможностей улаживать дела в этом неладном мире — Вена продолжает гостеприимно предлагать свои концертные залы таким дирижерам как Тосканини, Вальтер, Клемперер, Буш, а также внушительной плеяде других блестящих, всемирно известных музыкантов, выброшенных Германией или покинувших ее.

Немного больше года назад д-р Вильгельм Фуртвенглер, дирижер Берлинской Филармонии, главный руководитель Берлинской государственной оперы, член-руководитель Государственной культурной палаты (Reichskulturkammer) по музыке, занимающий также и другие официальные должности в Третьей империи Гитлера, исполнил в Берлинской Филармонии «симфонию» или «сюиту» или что-то в этом роде (проработав над ней только один день) из новой, еще не исполненной оперы Пауля Гиндемита «Художник Матис» («Mathis der Maler»). Музыка имела шумный успех. Предупреждаем однако читателя, чтобы он не заключил отсюда, что слушатели были убеждены, что услышанная ими музыка — абсолютный продукт вдохновения. Произведение это исполнялось потом во многих других немецких городах и всегда с одинаковым успехом. Было без сомнения много и таких слушателей, которым новинка понравилась сама по себе, но помимо художественного удовлетворения — и даже в большей мере — рукоплескания относились к произведению, как к символу. В давно прошедшие дни, до объединения Италии, итальянцы с энтузиазмом применяли лозунг «Да здравствует Верди» («Viva Verdi»). В этих словах был скрытый смысл: буквы, образующие фамилию композитора, были первыми буквами пяти слов, провозглашающих: «Виктор Эмануил, король Италии», — слова, произносить которые в незамаскированном виде означало бы тюрьму или даже нечто похуже. Положение в Германии в настоящее время совершенно иное, но всеже — в некотором смысле — сходное.

Гиндемит — композитор-модернист, следовательно — «большевик в области культуры» («ein Kulturbolschevik»), — «разрушительное начало», достойное проклятий и ненависти всякого патриота (тот факт, что после прихода фашистов к власти он долгое время жил в Берлине без особых помех и препятствий — неважен). И вот, когда путем террора заставляют молчать широкие массы немцев, они время от времени находят способ выразить свои чувства и молчаливое возмущение в

формах, не грозящих пыткой и концентрационным лагерем. Один из самых безопасных способов — это аплодировать произведениям, а иногда и авторам, ясно воплощающим направления, поносимые официальными распространителями пропаганды и культурными палатами.

В этом — настоящее объяснение явлений вроде несоразмерного, почти истерического энтузиазма, с которым встретили партитуры Гиндемита. Этим объясняется также растущая популярность Фуртвенглера, который теперь, еще более чем когда-либо, является кумиром немцев. Дело в том, что, хотя он никогда не был открытым противником национал-социалистического режима, он никогда не был одним из его особых приверженцев. Статский ли он советник, член ли он Культурной палаты или нет, все равно ни национал-социалисты, ни антинационал-социалисты не забыли, что он когда-то осторожно замолвил перед Иосифом Геббельсом слово в защиту Отто Клемперера, Бруно Вальтера и Макса Рейнгардта, слово за терпимость в искусстве вообще (что он не последовал за своими коллегами, чтобы разделить с ними изгнание, когда его аргументы были с презрением отвергнуты, — это не имеет значения: Фуртвенглер не был бы Фуртвенглером, если бы он поступил таким образом).

Знаменитый дирижер носился с честолюбивым планом исполнить — когда она будет закончена — оперу «Художник Матис» в Государственной опере. Как выиграл бы его престиж от такого шага, можно заключить из всего сказанного. Но в начале осени прошлого года его друг и коллега по Государственной опере, Эрих Клейбер, впервые исполнивший восемь или девять лет назад оперу «Воццек» Альбана Берга, решил исполнить на одном концерте в зале Государственной оперы, которыми он дирижировал, несколько отрывков из незаконченной лирической трагедии Берга «Лулу». Фуртвенглер сразу стал на дыбы. Он увидел в этом в некотором смысле угрозу своим модернистским громам и молниям, хотя — какая ирония! — он составил себе репутацию на классических и романтических произведениях, и в обыкновенное время его пропаганда модернистов была непостоянна и довольно мало энергична. Его чувство обиды произошло, очевидно, от других, не чисто художественных причин. Фуртвенглера часто обвиняли в тщеславии, в слабохарактерности и неумении относиться с должной стойкостью к критике или к соперничеству. Он чрезвычайно боится играть второстепенную роль, о чем свидетельствует его не прекращающаяся зависть к Тосканини. Знаменитый немецкий критик, доктор Пауль Беккер, бичевал его за эти недостатки в статье, появившейся в Париже прошлой весной. В этой статье он открыто обвинил его в том, что в такое время, когда все его лучшие инстинкты должны были бы побудить его оставить Германию, он остался там главным образом потому, что д-р Геббельс дал ему понять, что теперь, когда самые опасные его конкуренты сметены, он сможет монополизировать для себя дирижерскую славу, что будет самым лучшим бальзамом для его души — души примадонны. Хотя слова д-ра Беккера кажутся жестокими, но события, вне всякого сомнения, доказали, что он был вполне прав.

В октябре Фуртвенглер написал Клейберу письмо, советуя ему не исполнять музыку к «Лулу» в Государственной опере, из боязни враждебных демонстраций, которые он ясно предвидит. Клейбер от-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание