Выпуск № 12 (29) | 1935 - страница 54

ветил вежливо, но твердо, отказываясь изменить свои планы и умаляя угрозу демонстрации. Переписка продолжалась несколько недель (исполнение «Лулу» было назначено на конец ноября) и письма Фуртвенглера принимали все более и более раздражительный и диктаторский тон. Обстоятельства сложились так, что исполнение оперы «художник Матис» на сцене Государственной оперы под его эгидой не могло опередить премьеру «Лулу». К тому же еще исполнение Клейбером «Весны священной» Стравинского (еще одного сочинения, ненавистного национал-социалистам!), встреченное публикой с диким восторгом, было воспринято Фуртвенглером как определенная угроза одной из сторон его славы. Он добился секретного свидания с Герингом и пытался убедить его запретить исполнение «Лулу». Тогда из лагеря Клейбера отправился эмиссар к министру и, хотя последний был в очень скверном настроении, одержал победу. Чтобы предотвратить беспорядки, которые в сущности не угрожали, на победоносном исполнении «Лулу» присутствовал отряд тайной полиции Геринга!

Читатель наверное удивляется, отчего, при обсуждении общего положения музыкальных дел в Германии, я отклонился от темы ради таких мелких подробностей. Причина та, что крайности, к которым Фуртвенглера побудили Клейбер и «Лулу» в начале декабря прошлого года, имели катастрофические и важные последствия и что при существующих условиях в тот момент, когда я это пишу, сказка эта еще далеко не досказана. Одним словом, раненое самолюбие дирижера, которому хотелось во что бы то ни стало играть роль защитника униженных модернистов, послужило точкой сопряжения, приведшей в движение гигантские машины.

Потерпевший неудачу в попытке победить своего коллегу, Фуртвенглер решил использовать один благоприятный случай для своих собственных целей. Несколько дней до того в каких-то темных сферах против Пауля Гиндемита был начат поход слишком, к сожалению, известного в фашистской Германии сорта. Один второстепенный дирижер, некий Густав Хавеман, добившийся два года до того известности, дирижируя гитлеровским военным оркестром, заявил протест по поводу деятельности Гиндемита, без всяких неприятных для себя последствий. Тогда Фуртвенглер, понявший, что это — шанс для него, вмешался в дело и поместил на столбцах одной из берлинских газет статью в защиту композитора, пользуясь той осторожной фразеологией, которой поневоле пользуются в Германии все те, кто умеет различать смелость и безрассудство. Результат можно было бы предвидеть. Акции Фуртвенглера поднялись до неба; заграницей все были убеждены, что он поступил с таким «героизмом», чтобы примириться с собственной совестью и с абстрактными принципами настоящего искусства. Ему также более или менее открыто рукоплескали те, кто посещает концерты и театр для того, чтобы найти исход для выражения своих душевных переживаний. Но, неизвестно, предвидел ли он это или нет — случилось так, что вся фашистская пресса и все чиновничество накинулись на него. Не прошло и недели, как он очутился в совершенно невозможном положении, единственным исходом из которого было — подать в отставку. Никто, однако, во всей Германии не был более удивлен, чем сам Фуртвенглер, когда эта отставка была

немедленно принята. Ему не было особенно жалко отказаться от места художественного директора Государственной оперы (т. к. — хотя некоторыми операми он дирижировал очень хорошо — Фуртвенглер по природе не оперный дирижер). Он, вероятно, не особенно жалел о Культурной палате, но Филармония — его любимица, его детище, — эта потеря явилась для него совершенно неожиданным и тяжелым ударом.

Остальное известно почти всем, кто читает газеты. Нам нечего останавливаться на различных слухах относительно его дальнейшей судьбы. Но те, которые думают, что Фуртвенглер стремился оставить Германию навсегда, сильно ошибаются. Он этого — по его собственному признанию — никогда не хотел. Возможно, что он поехал бы в Вену или в Манчестер, или в Египет на более или менее короткое время, если бы ему это разрешили. Но ему этого не позволили. Кто говорит, что у него отобрали паспорт, а кто, что паспорт ему оставили, но при условии, чтобы он им не пользовался. Все это не важно. Несколько месяцев он провел в уединении у озера Тегернзее. А потом... он вернулся! Его слабохарактерность снова дала о себе знать. Оттолкнутый Гитлером и Герингом, он добился свидания с Геббельсом. Фуртвенглер заявил последнему, что сожалеет о том, что его замечания были неправильно поняты, что он признает неотъемлемое право Гитлера решать и регулировать все вопросы и дела, в том числе и артистические. Кушанье получилось неважное; но он его съел и не поперхнулся. Вот и все!

В момент, когда я это пишу, он еще не вернулся в Филармонию, но никто уже не сомневается, что раньше или позже он туда вернется. Собственно говоря, из тех, кто хорошо его знает, вряд ли кто-нибудь сомневался в этом. Ходят даже слухи, что, может быть, скоро публика сможет его приветствовать громом рукоплесканий в одной из Берлинских опер. ¹

Прошения об отставке Фуртвенглера и Клейбера в Берлине, готовившийся (как передавали) отъезд Кнаппертсбуша из Мюнхена, возбуждение и брожение в Гамбурге, Лейпциге, Дрездене и других местах пробудили немедленный отзвук в Вене. Несколько месяцев носились слухи о том, что Клеменс Краусс, художественный директор Венской государственной оперы, сочувствует национал-социалистам и, с отеческого благословения Рихарда Штрауса, ведет переговоры с фашистами. Успех Тосканини и Вальтера прошлым летом в Зальцбурге, отмена нескольких назначенных там концертов из произведений Штрауса под его управлением, — все это привело Краусса в неистовое бешенство. Правильно ли или неправильно его обвиняли в симпатиях
_______

¹ Специальная телеграмма, полученная «Нью-Иорк Таймс» (Берлин, 3 мая), гласит: «Чтобы показать, насколько полна реабилитация Вильгельма Фуртвенглера и что он, как прежде, в милости у нового режима Адольф Гитлер, министр авиации Герман Вильгельм Геринг, г-жа Геринг, д-р Пауль Иосиф Геббельс — министр пропаганды и свита присутствовали сегодня вечером на втором концерте Филармонии под управлением Фуртвенглера. Публика устроила Фуртвенглеру шумную овацию, достигшую своей кульминационной точки, когда Гитлер и генерал Геринг лично поблагодарили дирижера перед всей публикой. Концерт кончился среди дождя из цветов и бесчисленных вызовов». (Примечание редакции «Music Vanguard»).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание