Кусевицкого. Произведение это относится к «периоду гримас», по терминологии биографа Прокофьева И. Нестьева. Если эта характеристика и преувеличена, все же надо признать, что музыка Симфонии преднамеренно политональная и жесткая до крайности. Первая часть, в сонатной форме с кодой, чрезмерно неистова, — на мой вкус. Хотелось бы какой-то передышки, разрядки напряжения, но медные используются на грани своих возможностей. Красивая меланхоличная тема второй части немного напоминает стиль «Огненного ангела». Вызывает восхищение невероятное богатство инструментовки. Узнаешь прокофьевские приемы, все эти неожиданные смены и переливы оркестровых красок. При нескольких оговорках немыслимо отказать этой партитуре в изобретательности, доводящей непрерывное ритмическое движение до предела.

Радио почтило память Шарля Кеклена (он был президентом «Народной Музыкальной Федерации») концертом из его произведений: Первая симфония и «Классическая Вальпургиева ночь», по мотивам известного стихотворения Верлена. Разнообразная оркестровая палитра помогла музыканту создать образы «призрачного хоровода в парке» в сумерках.

Первая симфония — значительное произведение, в котором обнаруживаются лучшие качества дарования Кеклена. И прежде всего спокойствие и чистота музыкальной мысли, унаследованные им от его божества — Баха. Но есть у него и богатое воображение — он не опасался дерзких для своего времени гармоний. Это объясняется пристрастием Кеклена к контрапункту. Сплетения голосов часто приводят к диссонирующим сочетаниям. Но в финале Симфонии оптимизм композитора сказывается в ясном утверждении тональности. Он любил говорить, что его Симфония завершается «в счастливом мажоре».

Нет возможности рассказать обо всем интересном, что происходило в области симфонических концертов. Совсем недавно произвел сенсацию Игорь Маркевич, дирижировавший несколько раз в Концертах Ламуре. Я слышала в его исполнении «Хоэфоры» Дариуса Мийо, одно из выдающихся сочинений композитора, написанное в 1915 году и впервые сыгранное в 1919 году, очень смелое для той эпохи. В эпизодах заклинаний, с их дикими звучаниями, пение заменяется ритмодекламацией; в оркестре в это время одни лишь раскаты ударных. Текст Поля Клоделя — перевод «Орестейи» Эсхила. Здесь Мийо достигает высот античной трагедии. Уже по одному этому произведению, вдохновенному, написанному с огромным размахом, можно предугадать дальнейшее развитие могучего таланта Мийо.

Отличный Камерный оркестр Убраду преподнес нам сюрприз: почтенный музыковед, профессор Сорбонны Жак Шайи продирижировал своей юмористической кантатой на текст Жюля Лафорга. Известно, что ученым необходимо отвлекаться!.. «Пан и Сиринкс» — история Пана, влюбленного в богиню; исчезнув в реке, богиня оставила ему на память тростник, из которого Пан сделал легендарную флейту. Веселая, остроумная музыка хорошо сливается с поэтичным текстом. Солидный Шайи дирижировал оркестром со всей непринужденностью школьника!

Отметим триумфальный успех Загребского камерного ансамбля, столь же совершенного, как и «Musici di Roma». Возглавляет его Антонио Янигро, поразительный виолончелист, сочетающий в своем искусстве изящество и предельную строгость стиля.

Сенсационным было и выступление дуэта Питер Пирс (пение) — Бенджамен Бриттен (фортепиано), также как и виолончелиста Наварра — блестящего виртуоза и глубокого музыканта.

Заканчивая обзор, нельзя не пожалеть, что иные «атомные» виртуозы снижают качество концертов своим фокусничеством. У нас побывал венгерский пианист Циффра, который взбудоражил публику Концертов Колонна сверхъестественным исполнением Концерта Листа. Октавы взлетали подобно ракетам! Ободренный успехом, он дал сольный концерт в битком набитом зале Плейель. Здесь Лист соседствовал с Шубертом и Шопеном. Увы! То была катастрофа. Публика поняла, что ее кумир терпит поражение, едва только приходится соблюдать требования стиля. И все же... сколько неиспользованных, утраченных достоинств...

Еще один артист подобного жанра, аме-

риканский скрипач Руджиери Риччи, приехал, чтобы ослепить нас летучими staccati, гармоническими гаммами в терциях, короче говоря — всем, что заставляет слушателей бледнеть от волнения. Сам он оставался бесстрастным и уверенным в себе. Беда в том, что он сохранял это безразличие, играя Сонату Шуберта. Но когда он заиграл Паганини,— публика была вне себя от восторга. Однако, с энтузиазмом принимая такие цирковые аттракционы, публика берет на себя ответственность за программы, которые навязывают своим «скаковым лошадкам» предприимчивые импрессарио. Одна лишь надежда остается у нас... Быть может, молодое поколение, обладающее лучшим музыкальным вкусом, потребует для себя настоящей музыки.

Обращаю внимание любителей песен на первые два тома сборника Пьера Барбье и Франс Вернийя «История Франции в песнях», только что вышедшие в издательстве Галлимар (Pierre Barbier, France Vernillat. «Histoire de France par les Chansons» Ed. Gallimard, Paris, 1957). Это, по существу, история народной лирики, от средних веков и до наших дней, со всей ее свежестью, юмором, а часто и мятежным духом. Всего выйдет восемь томов. «Le Chant du Monde» повторит это издание на пятнадцати долгоиграющих пластинках.

Перевел с французского
Георгий Эдельман

Ганс Эйслер

Эбергард Реблинг

Каждому из нас, людей старшего поколения, слушавших Эрнста Буша и Ганса Эйслера еще до нашествия коричневой чумы, навсегда остались памятными их вдохновенные выступления. Любимый певец рабочих исполнял в своей непринужденной манере новые эйслеровские песни; композитор держался скромно и аккомпанировал с убедительной проникновенностью. Сидя за роялем, а нередко и за разбитым пианино, — он творил вместе с Бушем. Слушатели бывали глубоко взволнованы силой этого художественного высказывания. Подобно стихам Эриха Вайнерта, песни Эйслера потрясали, захватывали слушателей. Была ли то разящая сатира на изолгавшуюся веймарскую «демократию» или горькая жалоба на нищету рабочего, страстный призыв к борьбе против угнетения или пламенное воззвание к солидарности рабочего класса перед угрозой фашизма — песни Эйслера всегда действовали освежающе, воспитывали сознание, побуждали к действию.

Сила и самобытность этих песен были чем-то совершенно новым. Благодаря Эйслеру музыка немецкого рабочего класса получила четко выраженный облик, достигла высшего уровня. Эйслеровские песни распространились по всему миру. Там, где в упорной и мужественной борьбе рабочие стремились улучшить свою судьбу, — там звучали «Песня солидарности», «Песня единого фронта», а позднее «Песня мира» («Война — не закон природы...»). Эти и другие песни Эйслера пели рабочие хоровые коллективы, воодушевляя народные массы. Не забудем также, что песни Эйслера поддерживали душевную бодрость у жертв кровавой фашистской диктатуры, томившихся в каторжных тюрьмах и концентрационных лагерях.

Боевая песня — то ли в форме краткой и простой массовой, либо сольной агитационной песни, сатирической «Song», повествовательной баллады, либо монолога речитатива из музыки к театральной постановке, представляла в то время лишь один из разделов эйслеровского песенного творчества. И до 1933 года, и в тяжкие годы изгнания, и после возвращения на родину композитор работал в различных жанрах, от массовой песни в народном духе до утонченных камерно-вокальных пьес. Однако до настоящего времени

_________

Сокращенный перевод из журнала «Musik und Geselischaft», № 1, 1957 г.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Перевел с французскогоГеоргий Эдельман

Ганс Эйслер

Эбергард Реблинг

Содержание

Перевел с французского
Георгий Эдельман