Выпуск № 4 (197) | 1955 - страница 33

Лицо его, плечи, открытую грудь
И пот, с них струившийся градом.
О, если бы мог туда кто заглянуть,
Назвал кочегарку он адом.

А он, извиваясь пред жарким огнем,
Лопатой бросал ловко уголь;
Внизу было мрачно — луч солнца и днем
Не может проникнуть в тот угол.

Окончив кидать, он напился воды.
Воды опресненной, нечистой,
С лица утирая пот, сажи следы,
Услышал он речь машиниста:

— Ты вахту не кончив, не смеешь бросать,
Механик тобой недоволен.
Ты к доктору должен пойти и сказать,
Лекарство он даст, если болен.

За поручни слабо хватаясь рукой,
По трапу наверх он взбирался.
Пойти за лекарством в приемный покой
Не мог — от жары задыхался…

На палубу вышел — сознанья уж нет,
В глазах все пред ним помутилось,
Увидел на миг ослепительный свет…
Упал. Сердце больше не билось.

Две начальные из приведенных выше строф стихотворения («Раскинулось море широко» и т. д.), предшествующие описанию корабельного происшествия, автор заимствовал из романса «Не слышно на палубе песен», слегка изменив его слова.

Обращение «Товарищ, мы едем далеко…», введенное автором песни «Кочегар» в четверостишие Н. Щербины, привнесло новый смысловой оттенок. Этот штрих придал словам звучание революционной песни и связал начальные строфы с последующими («Товарищ, я вахту не в силах стоять»). Слова Н. Щербины «подальше от грешной земли» приобрели в стихотворении «Кочегар» также новый смысловой оттенок — социального осуждения (отсюда сохранность этих слов в дореволюционных вариантах песни).

Неслучайный характер носила и замена «Эгейского моря» (в стихах Н. Щербины) «Красным морем» в песне «Кочегар». По предположению фольклористки С. Минц, Красное море было вероятным местом действия подлинного происшествия, описанного в словах песни: жара в кочегарке становилась настоящим «адом» именно в тропическом климате Красного моря.

Правдивое описание нестерпимых условий труда рабочего в «Кочегаре» типично для обличительных рабочих песен конца XIX — начала XX века. Достаточно напомнить популярную в те годы рабочую песню «Дума ткача» (на слова С. Синегуба), перекликающуюся своими поэтическими образами с песней «Кочегар» — особенно в следующем отрывке:

Грохот машин, духота нестерпимая,
В воздухе клочья хлопка,
Маслом прогорклым воняет удушливо,
Да, жизнь ткача нелегка.

Тесно примыкая по содержанию к обличительному рабочему фольклору конца XIX века, «Кочегар» явился первой пролетарской матросской песней. Именно потому он был подхвачен волной революционного подъема в 1905 году, тем более, что и в ранних вариантах обличительные мотивы звучали в нем достаточно определенно. Наиболее отчетливо они выступают в диалоге судового механика и судового врача — по поводу смерти кочегара:

Я помню, механик вскричал: — Подлецы!
Задам я ему притворяться!
И, ткнувши ногою в бок мертвеца,
Велел ему тотчас убраться.

— Не смейте вы! — с ужасом доктор вскричал, —
Он мертвый, совсем застывает!
Механик смущенный тогда отвечал:
— А чорт же их душу узнает!

Я думал, что он мне бессовестно врет,
Он не был похож на больного…
Когда бы я знал, что он в рейсе умрет,
То нанял в порту бы другого.

Слова эти были эмоционально усилены взволнованно-мелодраматичным описанием похорон героя:

Всю ночь в лазарете покойник лежал,
В костюм синий, чистый одетый.
В руках восковую свечу он держал,
Воск таял, свечою согретый.
Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему принесли —
Колосник обгорелый и ржавый.
К ногам привязали ему колосник
И простыней труп обернули.
Пришел пароходный священник-старик,
И слезы у многих сверкнули…
Доску приподняли дрожащей рукой.
И в саване тело скользнуло,
В пучине глубокой, безвестной морской
Навеки, плеснув, утонуло.

Лирический оттенок придали песне слова заключительной строфы:

Напрасно старушка ждет сына домой.
Ей скажут, она зарыдает…
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает…

Если поэтические образы, выступающие в повествовании о смерти кочегара и обличительном диалоге врача и судового механика, перекликаются с рабочими революционными песнями, то поэтические образы заключительной строфы типичны для русской народной песенной лирики.

Этот круг образов и два резко обозначенных их оттенка — революционно-героический, подчеркнутый начальными словами песни, и лирический, подчеркнутый ее заключительными словами, — определили и характер народных переработок новой песни. Первая половина мелодии песни «Кочегар» получила явный отпечатбк революционно-героических образов во всех народных переработках; вторая половина той же мелодии развилась в народном творчестве в двух направлениях: революционно-героическом и лирическом.

* * *

Начало мелодии «Кочегара» и ее ритмика значительно отличаются от своего первоисточника (второй половины мелодии гурилевского романса): здесь появились типичные для русской революционной песни интонации взволнованной ораторской речи, ритмически чеканной, острой, звучащей, как боевой призыв. В народно-песенном быту мелодия А. Гурилева подверглась резкому изменению: лирическая, плавно льющаяся трехдольная мелодия в размере 9/8 превратилась в патетически взволнованную двухдольную мелодию волевого пунктированного склада — на 6/8. Оттенок танцовальной, вальсовой ритмики, свойственный гурилевскому романсу, в мелодии «Кочегара» стал менее ощутим. Приводим эту мелодию в записи, сделанной в 1936 году автором этих строк от двух моряков Балтийского флота¹:

Пример

«Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далеко — Подальше от грешной земли.Товарищ, мы едем далеко — Подальше от грешной земли».

_________

¹Наиболее популярный вариант этой песни опубликован в сборнике «Русские народные песни» (изд. ПУР РККА, т. II, 1936, стр. 236).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Пример

Содержание