Упущенная возможность

(Необычайное происшествие)

Фельетон

Поздним вечером лета 1953 года в присутственных помещениях Союза композиторов было пустынно и тихо. Почти все должностные лица, собирательно именуемые «аппаратом», уже давно разошлись по домам. Только в приемной секретаря Союза томительно бодрствовала на посту секретарская секретарша, да сам секретарь в своем кабинете трудился, не покладая рук. Он подписывал служебные бумаги, которых, к слову сказать, было такое множество, что при одном взгляде на них вы могли иметь суждение о необыкновенной обширности и плодовитости музыкально-канцелярского творчества.

В самый разгар этого благородного занятия секретарь услышал чье-то легкое, деликатное покашливание. Он оторвался от бумаг и глянул вопросительно. Перед ним стоял гражданин — не так чтоб слишком толстый, однако ж и не тонкий. Округленные формы его ловко облегал старомодный фрак брусничного цвета с искрой. В левой руке, изящно отставленной от корпуса, он держал блестящий черный цилиндр.

— Ба, ба, ба! — вскричал секретарь, откидываясь на спинку кресла. — Василий Осипович, какими судьбами?! А я и не слыхал, как вы вошли. Что же это вы, голубчик, прямо из МХАТ’а в костюме и гриме пожаловали!

— Извините, милостивый государь, — сказал, приятно улыбаясь, посетитель. — Вы, как видно, изволили принять меня за господина Топоркова. А между тем это действительно я сам, своею собственной персоной. Небезизвестный вам коллежский советник Чичиков Павел Иванович.

— Гм... — растерянно пробормотал секретарь. — Вот какая история... Это действительно вы?..

Лицо его изобразило напряженную работу мысли и вдруг осветилось выражением чистой, бескорыстной радости:

— Очень приятно, садитесь, пожалуйста. Прошу!

— Я, сударь мой, не надолго. Ваше драгоценное время...

— Нет, отчего же, помилуйте! — живо воскликнул секретарь. — Наоборот, любезнейший Павел Иванович, вы явились как нельзя кстати. Разрешите осведомиться — вы, конечно, насчет... этого самого предмета?

Гость привстал и сделал почтительный полупоклон.

— Ваша проницательность, милостивый государь мой, чрезвычайно облегчает мне изложение дела. Совершенно верно, я к вам насчет того самого... мертвых душ.

Секретарь засуетился и начал вынимать из стола большие толстые папки. Гость, склонив голову набок, вежливо ждал.

— Вот, драгоценнейший Павел Иванович, — деловито промолвил секретарь, листая длинный список членов Союза композиторов. — Могу предложить вам отборную партию превосходнейших мертвых душ, именуемых у нас «балластом». Извольте взглянуть — они тут у меия все галочками отмечены.

— Как, сударь мой, разве и у вас...

— Ого, и еще какие! Вот, к примеру, Модест Бахчисарайцев. За много лет упомянутый Модест ни одной путной вещи не написал, да и когда ему писать, ежели он предпочитает быть разъездным капельмейстером периферийных цирков? Тем не менее он числится благонамеренным членом Союза композиторов и пользуется, так сказать, всеми правами, которыми пользуются...

— Позвольте, позвольте,— прервал Чичиков. — Я, собственно...

— А вот хотя бы Валентина Таранущенко, — с жаром продолжал секретарь. — Кто такая Таранущенко? Это, можно сказать, пассивнейший музыковед, точнее музыковедша, чьи научные опусы известны только ее чадам и домочадцам! И то-

же — обратите внимание — полноправный член Союза композиторов!

— Однако ж, милостивый государь, я, так сказать, явился...

— Очень, очень кстати явились, милейший Павел Иванович! Такие прекрасные мертвые души, как у нас, вам больше нигде не попадутся. Возьмите, к примеру, эстрадного чтеца, в своем роде мастера художественной декламации, как бишь его фамилия, запамятовал... Погодите минуточку, сейчас найдем — он тоже у нас числится...

— Не возьму, батюшка мой,— скучным голосом промолвил Чичиков.

— Ну, как хотите, Павел Иванович, — озадаченно сказал секретарь, — Не желаете чтеца — можем заменить. Вот, пожалуйста: Виргиния Мюртычева. Бывшая ученица консерватории, говорят, когда-то что-то написала — нигде, впрочем, не исполнявшееся и не издававшееся. Ныне исключительно домашняя хозяйка. Заглядывает в Союз композиторов, заглядывает изредка, но больше для развлечения. Это вам не какой-нибудь Елизавет Воробей!

При этом упоминании собеседники обменялись приятными улыбками, которые, как утверждают некоторые философы, чрезвычайно способствуют взаимному благорасположению.

— Осмелюсь осведомиться для интереса, — сказал гость. — И много ли таких мертвых душ значится по вашим ревизским сказкам?

— Да уж немало, — с плохо скрываемой досадой ответствовал секретарь. — По одной только московской организации с полсотни наберется. Возьмите, например...

— Не возьму, — грустно сказал Чичиков, качая головой. — Вообще больше не беру. Себе дороже!

— Бог с вами, Павел Иванович, что это вы говорите! — застонал секретарь, всплескивая руками. — Как так не берете? Я ведь не то, чтобы это самое... Даром ведь отдаю!

При слове «даром» глаза гостя на мгновение увлажнились. Подумав, он произнес нерешительно:

— Гм... А не будет ли это предприятие, или, чтоб еще более, так сказать, выразиться, негоция, так не будет ли эта негоция не соответствующею дальнейшим видам Музфонда?

— Что вы, батенька! — воскликнул секретарь. — Да наш Музфонд за такую негоцию в ножки вам поклонится, только берите!

Он с нетерпением глянул на гостя. Пауза, последовавшая за сим, была томительно долгой.

— Нет, сударь мой,— твердо сказал Чичиков. — Меня уж этак в Союзе писателей третьего дня охмурили. Какой-то почтенный господин в кулуарах уговорил: «Бери да бери, Павел Иванович, раз даром отдают. Ты на этих мертвых душах кооперативный дом построишь, подсобное хозяйство выхлопочешь и все такое прочее...»

— И что же? — дрожащим голосом спросил секретарь.

— Взял, фетюк этакий, — горестно вздохнул Чичиков. — Тридцать душ, душа в душу. Теперь они от меня ни на шаг не отходят, иждивенцы. Да вот, извольте полюбоваться, — присовокупил он, отдергивая оконную портьеру.

Секретарь выглянул в окно. Возле подъезда слонялись по тротуару и стояли в самых разнообразных позах какие-то унылые фигуры. Их скучные, неталантливые лица выражали застарелую привычку к блаженному творческому безделью.

— Берите, почтеннейший, — настойчиво сказал Чичиков. — Даром ведь отдаю!

Оторопь охватила секретаря Союза композиторов. Во взоре его изобразилось изумление беспредельное. «Нет, каков нахал! — пробормотал он сквозь зубы. — Но подожди, любезный, отдел кадров тебя прищучит — без наших мертвых душ ты отсюда живым не выйдешь!»

Губы секретаря дрожали от гнева. Он бросил на гостя испепеляющий взгляд и снял телефонную трубку.

— Губитель, губитель! — прошептал Чичиков. — Он меня зарежет, как волк агнца.

Диск телефона совершил уже четыре оборота, когда секретарь услышал какой-то быстрый, осторожный шорох и встревоженно поднял голову. Но было уже поздно. На пороге мелькнули фалды брусничного фрака, хлопнула дверь, и все стихло.

— Растеряха! — плачущим голосом закричал секретарь, выбегая в приемную. — Зачем вы его выпустили?

— Кого? — удивленно спросила секретарская секретарша. — От вас никто не выходил.

— Да как же не выходил! Вы, наверно, это самое... вздремнули?

— Н-не знаю... — неуверенно сказала скромная деятельница искусства. — Да нет же, никого я не видела...

Секретарь укоризненно покачал головой и в расстроенных чувствах побрел назад к своему рабочему месту. Ах, какая прекрасная возможность упущена! И теперь уж ничего не поделаешь: придется этот залежавшийся вопрос — о мертвых душах в Союзе композиторов — поднимать, заострять и ставить ребром на очередном заседании Секретариата...

Придется все-таки!

Р. Мажоров

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Упущенная возможность

(Необычайное происшествие)

Р. Мажоров

Содержание