Выпуск № 4 (161) | 1952 - страница 26

ческой жизни. Он не щадил себя в труде, не допуская никаких компромиссов со своей художественной совестью в решении поставленной задачи. Академик Б. Асафьев приводит характерные слова, сказанные ему однажды артистом: «И чего, чего не пишут о Шаляпине, и пьяница он, и грубиян, и лентяй, и чуть не грабитель (это кого: не антрепренеров ли?), и только никому в голову не приходит простой штуки — сколько и как Шаляпин работает и что ему стоит каждое выступление! По-моему — и вот запомните — так: все решает работа. Работайте и работайте, а остальное все само придет. Только работать надо умно, понимая, что в тебе к чему!..»¹

Шаляпин в тот лучший период своей артистической деятельности² был действительно упоен творческой работой, в процессе которой преодолевались многие трудности и возникали вдохновенные образы Сусанина, Руслана, Ивана Грозного, Бориса, Пимена, Варлаама, Досифея, Игоря, Кончака, Галицкого, Мельника, Фарлафа, Еремки — великолепная галерея ярких и разнообразнейших характеров русской жизни, русской истории.

Всеобъемлющей силой своего таланта Шаляпин создал и не превзойденные по глубине выражения и мастерству образы западноевропейской оперной классики (Мефистофель, Лепорелло, Дон Кихот и др.). Шаляпин-артист был равно велик и в опере, и в камерной вокальной музыке, и в народной песне, которую он знал, любил и исполнял с поразительной силой вдохновения.

Но ничто не было так дорого сердцу Шаляпина, так близко его артистической натуре, как музыкальный театр³. Оперная сцена была сильнейшей страстью всей его жизни, русская народная музыкальная драма — его стихией.

После своего первого подлинно творческого успеха в «Псковитянке» Римского-Корсакова (на московской сцене в театре Мамонтова), летом 1898 года, Шаляпин под руководством Рахманинова принялся за изучение «Бориса Годунова» Мусоргского. Шаляпин был весь поглощен красотой и драматической силой этого гениального творения русского искусства. «Борис Годунов» до того нравился мне, — писал он,— что не ограничиваясь изучением своей роли, я пел всю оперу, все партии — мужские и женские — с начала до конца. Когда я понял, как полезно такое полное знание оперы, я стал так же учить и все другие — целиком, даже те, которые пел раньше».

Работая над «Борисом Годуновым», Шаляпин знакомился с поразившей его биографией Мусоргского, изучал исторические и литературные источники, Пушкина, Карамзина, подолгу беседовал с известным русским историком Ключевским («Говорил он много и так удивительно ярко, что я видел людей изображаемых им», — вспоминал Шаляпин). Он учился постигать глубокий внутренний смысл великих произведений музыкально-драматического искусства и сложный, жизненно противоречивый духовный мир героев, упорно добиваясь исторически правдивого и психологически верного воплощения их образов на оперной сцене.

И по складу дарования, и по убеждению он был последовательный реалист русского оперного искусства. Недаром Шаляпин так горячо любил русские оперы и народные музыкальные драмы Глинки, Даргомыжского, Римского-Корсакова, Бородина и особенно Мусоргского, которого он боготворил. «Боже мой,— писал он Горькому о «Хованщине»,— сколько там народушки есть, сколько там правды...»

Творческие победы русского оперного искусства — и на Родине, и за рубежом — вызывали в Шаляпине ликование⁴. После блистательного успеха постановки «Псковитянки» Римского-Корсакова на сцене миланского театра «La Scala», весной 1912 года, он писал Горькому: «...Какое

_________

¹ Академик Б. Асафьев. «Шаляпин». «Советская музыка», 4-й сборник статей, Музгиз, М.—Л., 1945, стр. 164.

² Воспоминания Б. Асафьева относятся к 1904–1906 гг.

³ В исполнении народных песен, как и в интерпретации камерных вокальных произведении, Шаляпин неизменно покорял слушателей не только красотой и мощью голоса и совершенным мастерством пения, но и выразительным актерским талантом сценического перевоплощения. Шаляпин не имел себе равных в умении создавать и на концертной эстраде — в песне, романсе или арии — сценически рельефные образы потрясающей выразительной силы.

⁴ В автобиографии, описывая триумфальный успех оперы Мусоргского «Борис Годунов» на лучших сценах Франции и Италии, Шаляпин пишет: «Я чувствовал, как русское искусство побеждает... и, тронутый до глубины души, ликовал...»

счастье ходило вчера в моем сердце!.. О своем успехе я тебе не пишу, да это, собственно, и не так уж важно, главное — опера. Опера, черт возьми!.. Хорошо пахнет русская песенка-то, ай как хорошо, да и цвет (если можно так сказать) у нее теплый, яркий и неувядаемый...»

Могучий талант Шаляпина, рожденный русской народно -песенной стихией, вырос и окреп в русской опере. Она открыла артисту широкие перспективы художественной деятельности и вместе с тем выдвинула перед ним жизненно важные задачи серьезного преобразования оперной школы и, стало быть, всей системы музыкально-сценической работы артистов в оперном театре.

Но здесь-то Шаляпин сразу встретил трудности, преодолеть которые оказался не в силах. Вернувшись — уже прославленным артистом — на Мариинскую сцену, он предполагал использовать здесь все возможности для создания образцовых постановок русской оперной классики. В действительности же он натолкнулся на равнодушие и косность «чиновников в вицмундирах», блюстителей казенного благолепия императорских театров. Он мечтал о свободном творчестве, о воплощении в жизнь смелых художественных замыслов музыкальной драмы. В действительности же он увидел, что «артистами продолжали распоряжаться люди в вицмундирах, люди, не имеющие никакого отношения к запросам искусства и явно неспособные понимать его культурную силу, его облагораживающее влияние».

Мог ли мириться с этим Шаляпин? Он отлично сознавал, что осуществление волновавших его замыслов оперного искусства немыслимо в таких условиях, без творческой целеустремленности и сознательности всего театрального коллектива. «...А в театре меня угнетало, — писал он, — казенное отношение к делу, — к спектаклям все относились в высокой степени хладнокровно, машинообразно. Если захочешь сказать, спеть какую-либо фразу иначе против принятой традиции, поживее, — приходится пускать в ход какие-то увещевания, улещивания и трепетать в страхе, как бы не возмутилось чье-нибудь слишком чуткое самолюбие...»

Шаляпин настойчиво, порой деспотически требовал от всех артистов оперы такого же благоговейно-строгого отношения к искусству, какое проявлял сам. И все, что он сам прочувствовал, продумал и постиг в своих исканиях, весь опыт своего мастерства Шаляпин вполне искренно стремился передать коллективу артистов оперы, в котором по праву занимал ведущее положение.

Но и здесь он встретил глухое сопротивление, которое становилось все более упорным, так как весьма умело поощрялось дирекцией театра. В большой труппе Мариинской оперы Шаляпин ощутил тягостную атмосферу разобщенности, зависти и угодничества. И со всеми своими планами и дерзаниями он оказался одиноким и отчужденным в коллективе труппы. А его резкий, несдержанный нрав лишь обострил это мучительное ощущение отчужденности. «...Попробуйте-ка воплотить свою мечту в живой образ на сцене, — с горечью восклицал он, — в присутствии трехсот человек, из которых десять тянут во все стороны от твоей задачи, а остальные, пребывая в равнодушии, как покойники, ко всему на свете — вовсе никуда не тянут!

Коллективное творчество возможно только при условии сознания всеми работниками единства цели и необходимости осуществить ее. Где же у нас это сознание? А при полном отсутствии его всякий артист, любящий искусство искренно и страстно, живет и работает в пустыне — увы! — не безлюдной!..» Шаляпин тяжело переживал свое одиночество в этой «пустыне — увы! — не безлюдной». И если все это никак не оправдывает дурных поступков и диких проявлений его несдержанной натуры, то во всяком случае многое объясняет.

Так почти с самого начала деятельность Шаляпина — вдохновенного артиста, художника, замышлявшего смелые преобразования музыкально-сценического искусства, была отравлена горечью разочарования и неудовлетворенности.

Между тем новаторские замыслы Шаляпина шли далеко и в известной мере предвосхищали прогрессивные реформы К. Станиславского, осуществленные им в оперном театре уже в наше, советское время.

Ошибочно некоторые думают, что Шаляпин заботился лишь о своем личном артистическом успехе — этот успех и так был прочно завоеван и всеми признан. Шаляпин стремился к большему.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание