Выпуск № 4 (161) | 1952 - страница 24

относится начало близкой дружбы между Горьким и Шаляпиным, артистическая звезда которого высоко всходила над горизонтом русского искусства.

Горький сразу понял и оценил не только редкостный, выдающийся артистизм Шаляпина, но — и это он считал особенно важным — национальный характер и самобытную, подлинно народную силу его новаторского таланта. С искренним восхищением следил Горький за блистательным развитием артистического дарования Шаляпина, радовался его успехам, гордился ими. И он страстно желал, чтобы могучий талант Шаляпина, рожденный народом, служил народу. Еще в 1902 году, в первую пору знакомства с Шаляпиным, Горький говорил ему: «Вы талант, вы гений, Федор Иванович! Но ваши чудные песни не доходят до масс, до народной толпы! Необходимо петь для широких народных масс, только тогда вы станете воистину великим».

Никто из современников не распознал так глубоко, как Горький, противоречивость стихийно неукротимой и нестойкой натуры Шаляпина — артиста, человека, гражданина. Он видел в нем не только выдающегося артиста, но и малодушного человека с крайне отсталым мировоззрением, подверженного косным, реакционным влияниям мещанства. Он понимал, что эти влияния могут погубить Шаляпина. Беспокойным и благородным чувством тревоги за судьбу друга были проникнуты отношения Горького к Шаляпину.

Неоднократно и настойчиво подчеркивал Горький «огромную национальную важность» жизни Шаляпина, ибо он с горечью видел, что ни сам Шаляпин, ни многие из окружавших его людей не понимают, не сознают этого. В 1913 году Горький писал Шаляпину, предостерегая его: «И позволь еще раз сказать тебе то, что я говорил не однажды, да и скажу еще не раз: помни, кто ты в России, не ставь себя на одну доску с пошляками, не давай мелочам раздражать и порабощать тебя. Ты больше аристократ, чем любой Рюрикович, — хамы и холопы должны понять это... Может быть, ты скажешь: а все-таки трудно мне! Всем крупным людям трудно на Руси. Это чувствовал и Пушкин, это переживали десятки наших лучших людей, в ряду которых и твое место — законно...»

А. М. Горький и Ф. И. Шаляпин

Нижний Новгород, 1901 год

Слова эти говорились Горьким не спроста. В духовной жизни Шаляпина-артиста, увенчанного мировой славой, он замечал тревожные признаки неудовлетворенности, трагической раздвоенности сознания. Горький знал подверженность Шаляпина реакционным влияниям окружавших его «хамов и холопов», и он стремился уберечь друга от этих тлетворных влияний, способных погубить Шаляпина — артиста и человека. Он делал это не только по праву дружбы, но и по высшему праву и долгу любви к Родине, к родному искусству.

Шаляпин прекрасно понимал все огромное и благотворное значение дружбы Горького в своей жизни. Проницательной силе суждений Горького, писателя и человека, он подчинялся с доверчивостью восторженной и непрекословной. Горький был его другом, его духовным наставником, его художественной совестью. «...Ты, как огромный костер, — писал Шаляпин

Горькому, — и светишь ярко, и греешь тепло...» И это было верно.

Но, к сожалению, жизнь Горького и Шаляпина сложилась так, что они не имели возможности часто и подолгу видеться, а после Великой Октябрьской революции их жизненные пути совсем разошлись. Таким образом сила непосредственного воздействия Горького на Шаляпина была значительно ослаблена.

С другой стороны, Шаляпина постепенно засасывала окружавшая его пестрая среда ловких дельцов, торгашей искусства, косных театральных чиновников, мелких, завистливых и льстивых людей литературной богемы, липнувших к чужой славе и создававших нездоровую атмосферу интриг, слухов, сплетен. И влияние этой среды, вновь пробуждавшее в Шаляпине дурные инстинкты, становилось тем более сильным, чем острее ощущал Шаляпин тягостную неудовлетворенность своей «запутанной, нелегкой жизнью» и своей артистической деятельностью.

Откуда же и как возникла эта неудовлетворенность художника, достигшего, казалось, всего, к чему он стремился, и с триумфом завоевавшего мировое признание? Вопрос этот гораздо сложнее и глубже, чем представляется на первый взгляд, и он заслуживает серьезного, пристального внимания.

* * *

Смолоду Шаляпин был увлечен и обуреваем смелыми новаторскими замыслами. И лучший период, период высшего развития и расцвета его музыкально-сценической деятельности начался с осуществления этих замыслов. Горький очень хорошо сказал о Шаляпине: «Такие люди, каков он, являются для того, чтобы напомнить всем нам: вот как силен, красив, талантлив русский народ! Вот плоть от плоти его, человек своими силами прошедший сквозь терния и теснины жизни ... чтобы петь всем людям о России, показать всем, как она — внутри, в глубине своей — талантлива и крупна, обаятельна...»

Действительно, Шаляпин выступил горячим, убежденным поборником русской национальной музыки, ее глубоким толкователем и страстным пропагандистом. И конечно, как ни разнообразны были творческие достижения Шаляпина, его артистический гений в полную свою силу раскрылся именно в русской опере, в русской музыкальной драме, в русской песне.

Дарование Шаляпина требовало творческой свободы и широкого простора деятельности. Оно было несовместимо и не могло мириться с формализмом, рутиной и равнодушием казенных театров. Не случайно ведь молодой Шаляпин, принятый солистом в «императорскую» Мариинскую оперу, не мог найти себе там применения в течение целого сезона! На казенной сцене среди тысячи посредственностей «не заметили» самобытный русский талант Шаляпина!..

С подавленным настроением неудовлетворенности Шаляпин перешел в скромную московскую частную оперу Мамонтова. Здесь, собственно, и началось триумфальное восхождение его артистического таланта — в «Иване Сусанине», «Псковитянке», «Борисе Годунове» и в «Хованщине».

Постигая в напряженном труде глубокий смысл и новые задачи национального реалистического искусства русской музыкальной драмы, Шаляпин пришел к выводу, что «существующая оперная школа не отвечает запросам творений такого типа, какова опера Мусоргского». Он видел несостоятельность старой «оперной школы пения». «Она учит,— писал он в автобиографии, — как надо тянуть звук, как его расширять, сокращать, но она не учит понимать психологию изображаемого лица, не рекомендует изучать эпоху, создавшую его. Профессора этой школы употребляют темные для меня термины «опереть дыхание», «поставить голос в маску», «поставить на диафрагму», «расширить реберное дыхание», — очень может быть, что все это необходимо делать, но все-таки суть дела не в этом! — Мало научить человека петь каватину, серенаду, балладу, романс, — заключает Шаляпин свою мысль, — надо бы учить людей понимать смысл произносимых ими слов, чувства, вызвавшие к жизни именно эти слова, а не другие...» В великих творениях русской музыки Шаляпин постигал силу художественного воплощения жизненной правды. И с пытливой настойчивостью он искал столь же совершенного воплощения этой правды в создаваемых им вокально-сценических образах.

Строжайшая взыскательность была неукоснительным законом всей его артисти-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. М. Горький и Ф. И. Шаляпин

Содержание