маршеобразной четырехдольности, то в нашем представлении о музыке данного произведения сразу же возникнут пусть общие, но живые образные черты и мы не ощутим никакой вульгаризации в таком утверждении.

Таким образом, понятие музыкального жанра должно сыграть значительную роль в поднятии научного уровня нашего аналитического музыковедения и, естественно, всей советской музыкальной критики.

Понятие музыкального жанра должно сыграть значительную роль и в разработке вопросов советской музыкальной эстетики, раскрытии природы музыкального образа, определении специфики музыкального искусства.

Таков далеко не полный круг важнейших проблем, связанных с вопросами музыкального жанра.

Мы были бы вполне удовлетворены, если бы настоящая статья пробудила хотя бы некоторый интерес нашей музыкальной критики к разработке глубоко значительной и творчески плодотворной проблемы музыкального жанра.

Горький и Шаляпин

Очерк первый

Георгий ХУБОВ

Дружба между Горьким и Шаляпиным возникла на рубеже двадцатого века. Началась эта дружба так естественно и просто, развивалась и окрепла так быстро и прочно, что казалось, давно, с самых ранних детских лет, связала она нерушимыми узами жизнь этих двух замечательных людей русской культуры.

Вспоминая о первой своей встрече с Горьким, Шаляпин писал: «Многие думают, говорят и пишут, что я с Горьким проводил вместе отрочество и юность, что вместе с ним работал на Волге, что мы вместе будто бы экзаменовались, как хористы, причем его приняли, а меня не приняли в хор, как безголосого. Все это неверно. Когда Горький однажды спросил, кто я такой, я стал рассказывать ему мою биографию, и вот тут-то для нас обоих неожиданно выяснилось, что мы встречались, не будучи знакомыми, в ранние годы и что жизнь наша похожа, а в некоторых случаях текла рядом».

Действительно, в жизни Горького и Шаляпина было много схожего, и были годы — еще до первых встреч и дружбы, когда жизнь их «текла рядом».

Оба они — и Шаляпин, и Горький — вышли из «низов», из самой гущи народной, обоих вскормила и вспоила «Волга — мать родная», оба они с первых лет невеселого своего детства испили горькую чашу безисходной нужды, унижений, страданий, и оба очень рано познали «свинцовую мерзость» окружавшей их действительности, страшные образы которой запечатлены Горьким в его автобиографической трилогии («Детство», «В людях», «Мои университеты») и в написанной им — по рассказам друга — автобиографии Шаляпина.

Первые страницы жизненной повести Горького и Шаляпина удивительно схожи. Рядом, одною дорогой трудных испытаний, шли они с детства, как не знавшие друг друга гениальные близнецы. И с детства оба на всю жизнь запомнили не только «отупляющую тоску» старого закоснелого быта, но и светлые образы задушевных русских народных песен и сказов, заронившие в их сердца неистребимую веру в лучшее будущее. И быть может, именно эта вера помогала им порой преодолевать, казалось, непреодолимые трудности суровой жизни.

Они также очень рано познали мучительное противоречие между реальной жизнью и увлекательно прекрасным миром романтической мечты, который открывался им и в бесхитростном народном искусстве, и в первых, жадно прочитанных книгах, и, наконец, в театре. Все это производило на обоих сильное, неизгладимое впечатление. «...Я видел, — писал впоследствии Горький, — что есть люди, которые живут хуже, труднее меня, и это меня несколько утешало, не примиряя с оскорбительной действительностью; я видел также, что есть люди, умеющие жить интересно и празднично, как не умеет жить никто вокруг меня...»

После первых посещений ярмарочного театра Горький, по собственному признанию, «жил в тумане великих восторгов и волнений». Чудным откровением явился театр и для юного Шаляпина.

«Театр свел меня с ума, сделал почти невменяемым, — вспоминал он в своей автобиографии. — ...Дома я рассказывал ма-

_________

Статья написана по материалам Архива М. Горького.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Горький и Шаляпин

Очерк первый

Георгий ХУБОВ

Содержание