Выпуск № 9 (154) | 1951 - страница 46

Советские скрипачи — лауреаты брюссельского конкурса — возвратились в Москву. Слева направо: Алексей Горохов, Михаил Вайман, Ольга Каверзнева и Леонид Коган

дующий день, 4 мая, утром начались соревнования первого тура предварительных испытаний.

В жюри конкурса вошли виднейшие скрипачи, представители всех стран, приславших участников на данный конкурс. Так, от СССР в жюри был приглашен первый лауреат брюссельского конкурса 1937 года Давид Ойстрах, от Бельгии — Грюмье, от Франции — Тибо, от Англии — Ньюмен, от США — Якоби, от Италии — Корти, от Голландии — Бакк и т. д. Президент жюри, директор Брюссельской филармонии Кювелье, права голоса не имел; аналогичное ограничение распространялось и на секретаря жюри Ван Страалена. По мысли устроителей конкурса лица, облеченные административной властью, не должны были оказывать на членов жюри никакого давления. Больше того, не допускались никакие совещания членов жюри, никакие обсуждения, никакое общение их с участниками.

Различные юридические и административные комиссии были призваны разрешать всяческие могущие возникнуть недоразумения, а также, в случае необходимости, проверять правильность хода голосования. Был разработан специальный график санкций, которые, должны были быть применены к нарушителям распорядка конкурса, вплоть до исключения их из состава соревнующихся или из состава членов жюри. Надо отдать справедливость организаторам конкурса — они предусмотрели все процедурные и технические мелочи настолько, что за все время соревнований ни разу не возникло никаких споров и разногласий. Дело, как говорится, «шло, как по маслу», и в результате жюри имело возможность вынести в общем весьма справедливые оценки.

По первому туру каждый член жюри высказывал свое мнение письменно в лаконичной форме: «да» или «нет». На основании простого большинства голосов кандидат либо отвергался, либо допускался ко второму туру. Во втором туре члены жюри оценивали выступления соревнующихся уже по 100-бальной системе. Целью второго тура являлся отбор двенадцати лауреатов конкурса, но пока без определения их порядковых мест.

Порядковые места определялись только в результате третьего тура. Здесь голосование также проводилось по 100-бальной системе. При этом каждый член жюри обязательно должен был подписать свой бюллетень и сдать его специальному государственному чиновнику, не имевшему отношения к жюри или администрации конкурса.

При каких-либо сомнениях в добросовестности голосовавших имелась возможность проверки поданных бюллетеней. Поэтому ясно, что никто из подписавших бюллетени крупных Специалистов не рискнул бы своим авторитетом, ставя заведомо завышенный или заниженный балл. Уже после первого тура группа советских скрипачей определилась как ведущая. Их узнали и оценили не только профессионалы, но и многочисленные «болельщики», завсегдатаи концертов и музыкальных конкурсов.

Ко второму туру интерес к молодым представителям советского искусства настолько возрос, что в часы их выступлений у кассы выстраивались длинные очереди и в зал было трудно попасть. Именно советские скрипачи нарушили академические традиции, по которым определенное количество обязательных аплодисментов отпускалось соревнующимся лишь по окончании каждого исполненного произведения: впервые под сводами Брюссельской консерватории загремели бурные овации между отдельными частями циклических произведений! Это было столь необычно, что председатель жюри Кювелье пытался призвать публику к порядку. Он и здесь хотел оградить членов жюри от хотя бы косвенного давления со стороны общественности и поставить всех конкурирующих в равное положение.

Однако его попытки успеха не имели, и после второго тура сама публика единодушно предрешила советским участникам самые высокие места.

На этом фоне сомнительной выглядела позиция некоторой части бельгийской прессы. Вначале реакционные газеты просто замалчивали достижения советских музыкантов. Затем, с некоторым запозданием, они признали эти достижения, но делали при этом целый ряд туманных оговорок.

Так, одна газета поместила статью о ходе конкурса, в которой писала, что, хотя советские скрипачи бесспорно превосходят своих соперников в техническом отношении, но в отношении музыкальном... Тут газета глубокомысленно заключала, что «это еще неизвестно». Интересно, кстати, упомянуть, что данная статья, наводившая, согласно известному русскому выражению, «тень на плетень», называлась весьма недвусмысленно: «Конкурс музыки или конкурс техники?»... В другой газете появилась маленькая, всего в несколько строк, заметка, в которой рецензент весьма похвально отзывался об игре советского скрипача Леонида Когана. Однако рядом была помещена большая (в полторы колонки) статья об американском участнике конкурса, снабженная иллюстрациями и изобилующая подробными биографическими данными как о самом конкурсанте, так и о его скрипке. Автор статьи в восторженных тонах описывал выдающиеся качества молодого американского артиста... Подобные факты (а их было достаточно) со всей очевидностью свидетельствовали о том, что пресса имела определенные указания елико возможно замалчивать успехи советских скрипачей.

Но через некоторое время под напором очевидного превосходства советской музыкальной культуры этот заговор молчания наконец рухнул и вся бельгийская пресса единодушно стала расточать советским исполнителям самые высокие похвалы. К этому времени закончился второй тур конкурса, все четыре советских участника попали в число лауреатов и стали готовиться к заключительным испытаниям.

Если и раньше конкурсанты мало с кем общались, то теперь для подготовки к третьему туру их изолировали в загородном дворце Chapelle musicale, где каждому молодому музыканту было приготовлено отдельное помещение из двух комнат со всеми удобствами и с роялем. Там они должны были находиться до момента выступления с оркестром. Во время пребывания в Chapelle musicale конкурсанты не имели права общаться с кем бы то ни было, кроме аккомпаниатора и обслуживающего персонала. При этом аккомпаниатор допускался к ним лишь на один час в день и ему запрещалось выносить из помещения розданные участникам конкурса ноты скрипичного концерта бельгийского композитора Ренэ Дефоссэ.

Эти предостережения должны были гарантировать полную самостоятельность при разучивании нового, никому не известного произведения.

Как уже упоминалось выше, по условиям скрипичного конкурса в третьем туре был назначен к исполнению новый концерт бельгийского композитора. Для этого был учрежден особый конкурс на написание скрипичного концерта. Из ряда представленных концертов специальное жюри из пяти человек отобрало, по их мнению, наилучший, удовлетворяющий определенным эстетическим требованиям и техническим нормам скрипичного мастерства.

По своему музыкальному стилю это произведение несет в себе черты двух ветвей модернистического искусства — позднего импрессионизма (в медленных эпизодах) и конструктивизма хиндемитовского толка (в быстрых частях). При всем том Дефоссэ — явно одаренный композитор и отдельные разделы его музыки впечатляют слушателя. Запомнился серьезный эпизод из второй части, где скрипке поручена выразительная мелодия на фоне ostinato, исполняемого пятью литаврами. К наименее приемлемым эпизодам относится клочковатый и невыразительный финал.

С точки зрения использования возможностей солирующего инструмента концерт написан с большим знанием дела (автор — скрипач по образованию). В концерте три части, он длится двадцать минут и изобилует большими сложностями. И вот это-то произведение участники конкурса должны были освоить за семь-восемь дней настолько, чтобы исполнять его с сопровождением оркестра на заключительных испытаниях.

Надо прямо сказать, что советские музыканты не привыкли к такого рода музыке и им пришлось совершать над собой известное насилие, выступая с исполнением концерта Дефоссэ. Но даже и в этом случае им удалось подойти к произведению творчески.

Вопреки первоначальным предположениям администрация конкурса неожиданно предписала всем участникам исполнять концерт Дефоссэ по нотам. Хотя к этому времени советские скрипачи уже выучили новый концерт наизусть, они, беспрекословно подчиняясь распорядку конкурса, играли его на заключительных испытаниях по нотам.

Оркестровые репетиции начались за три дня до публичного выступления. Каждый участник располагал двумя репетициями по тридцать семь минут каждая независимо от длительности избранной им программы. Первая репетиция отводилась для концерта Дефоссэ, вторая (в день выступления) — для концерта, выбранного самим конкурсантом. Здесь участники вновь были поставлены в «равное» положение, на этот раз в отношении репетиционного времени. В действительности же для того, чтобы отрепетировать концерт Моцарта, требуется значительно меньше времени, чем для концертов Брамса или Чайковского, вдвое более длительных и неизмеримо более сложных. Но ровно через тридцать семь ми-

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание