квартеты» (20 декабря 1822 года), он увлекается скудной темой издателя Диабелли, и она его так захватывает, что он пишет десять, двадцать, двадцать пять, тридцать три вариации. Они прелестны. Диабелли, обеспокоенному этим потоком, с огромным трудом удается его остановить. Бетховен беседует с Грильпарцером о совместной работе над оперой. Его сокровенная мечта — воздать торжественные почести полубогу своего Олимпа И. С. Баху, написать и посвятить ему увертюру (1822–1823 гг.). Наконец, все лучшие силы он отдает грандиозному труду над завершением Девятой симфонии в 1823 году.

Какое же место среди всего этого уделено обещанным квартетам? Когда он всерьез примется за них? Быть может, он о них забыл? Но Бетховен никогда ничего не забывает. У него жадный, ненасытный, «полифонический» ум. Он одновременно обдумывал четыре, шесть, восемь или даже девять замыслов. Как раз летом 1823 года он сказал Людвигу Шлоссеру: «Я приступаю одновременно к нескольким вещам и уверен, что никогда не спутаю одно с другим. Я очень долго вынашиваю мысли в себе, прежде чем их записать. И у меня такая надежная память, что я уверен, что не забуду тему, которую задумал, даже спустя много лет».

И как раз в эскизах, которые он писал в 1823 году для «Оды радости», дважды встречается тема последнего отрывка из Пятнадцатого ля-минорного квартета (не из первого голицынского квартета, а из второго!).

Впрочем, возможно, что он колебался, где использовать этот мотив: в квартете или в финале симфонии. Мы ощущаем в нем бетховенский стиль. Старый Вулкан, ворочающий в своем горне куски раскаленного добела металла и обрабатывающий их... Что он выкует из них? Бога, стол или таз? Он решит потом. Эта часть не подходит для симфонии. Ладно, сохраним ее. Она принадлежит квартету...

Новый призыв, могучий стимул к написанию квартетов явился весной 1823 года в лице Ашата, толстяка-лейтенанта, «милорда Фальстафа», Игната Шупанцига, который после семилетнего пребывания в России в конце февраля 1823 года вернулся в Вену и 14 июля возобновил свои вечера квартетов. Шупанциг был на шесть лет моложе Бетховена¹. С юных лет он был его спутником. С той поры, как они дебютировали в Вене, молодые люди часто встречались у своего общего покровителя, обаятельного князя Лихновского. В его дворце по пятницам устраивались утренние концерты камерной музыки под управлением Шупанцига. Уже в 1796 году он публично дирижировал некоторыми произведениями Бетховена. В 1804 году он первым в Европе начинает выступать в концертах с квартетами. В 1808 году князь Разумовский поручает ему организовать частный квартет. Для этой кучки избранных Бетховен и пишет свой знаменитый квартет ор. 59. Пожар во дворце Разумовского и трудные времена 1816 года положили конец этим концертам и вынудили Шупанцига покинуть родину. Это, заметим, как раз совпало с годом появления в свет бетховенского квартета ор. 95. Шупанциг уехал, и Бетховен лишился самого верного и надежного из своих исполнителей. Он утратил интерес к этому жанру, все оттенки которого так хорошо знал Шупанциг. Совершенно несомненно, что после его возвращения у Бетховена возникло желание возобновить эти прекрасные беседы с самим собой, которые — он знал это — можно доверить только художнику-другу², способному их понять.

Оставалось только освободиться от двух огромных грузов, гнет которых он испытывал на протяжении ряда лет — от Девятой симфонии и мессы. Однако, написав их, он сделал еще не все: нужно было заставить их жить, т. е. издать и показать публике (это, пожалуй, было самым трудным!). Вынужденная и утомительная погоня за подписчиками на мессу, которые пытались улизнуть; долгая и нервирующая подготовка к большим концертам («Академиям»), состоявшимся в мае 1824 года, где были впервые исполнены публично эти два монументальных произведения...

Только после всего этого он смог приступить к работе над тремя квартетами (а возможно, и шестью — как знать?). Заказы на них он принимал с легким сердцем — и это Бетховен, еще недавно заявлявший, что дрожь охватывает его, когда он берется за новые произведения. Для них он забросит большие работы, которым еще недавно отдавал предпочтение.

Остается еще выяснить — и это главное, — почему у Бетховена возникло желание почти целиком посвятить себя этому жанру.

Прежде вcero (начнем с самого очевидного и поверхностного довода), в нем говорила оскорбленная гордость. Это был выход из материаль-

_________

¹ Родился в 1776 году, умер в 1830 году. Сначала он был просто дилетантом и играл на альте. Затем, когда Бетховен приехал в Вену, он целиком посвятил себя музыке и специализировался в игре на скрипке. В 21 год он был уже известным дирижером оркестра. Летом 1798 года он дирижировал в Аугартене. Там он дал от 12 до 16 концертов; каждый из них длился около двух часов, и цены были очень умеренными.

² Слово «друг» звучит слишком сильно. «Приятель» подходит больше. Между Шупанцигом и Бетховеном никогда не было настоящей близости. Они никогда не говорили друг другу «ты» или даже «вы», Шупанциг всегда обращался к Бетховену в третьем лице. Они были слишком разными по темпераменту и характеру. Бетховен не щадил Шупанцига и отпускал по его адресу едкие сарказмы. Но флегматичного толстяка это нисколько не волновало. Говорят, что он столь же безразлично отнесся к несчастью, постигшему Бетховена, и даже забавлялся им. Он был большим эпикурейцем и эгоистом, но одновременно подлинным артистом, который, не всегда умея уловить глубину мысли Бетховена, чувствовал тем не менее его огромную музыкальную одаренность и оказался достаточно умным, чтобы отдать себя в его распоряжение. Это тем более примечательно, что все здесь было основано на доверии, так как вначале Шупанциг не понимал этой музыки и целиком полагался на чутье Бетховена.

ного краха, причиненного двумя большими концертами (двумя «Академиями»), состоявшимися в мае 1824 года, которые были крещением для Девятой симфонии и мессы. Несмотря на толки и шумиху, которую они возбудили, результат был плачевным. Они принесли большой материальный ущерб¹. Бетховен был глубоко оскорблен этим. Свой накопившийся гнев он обрушил на организаторов — своих компаньонов и друзей, которые ни в чем не были повинны, так как сделали все, что могли. Это также послужило для него желанным поводом, чтобы в самых оскорбительных выражениях указать Шиндлеру на дверь² .

Он возненавидел венскую публику, всех венцев, этих легкомысленных и неблагодарных меломанов, которые после первых же спектаклей итальянской оперы бросились на шею иностранцам и повернулись спиной к великим немецким произведениям. Предательство началось еще в 1822 году, когда Шиндлер заявил, что в Вене и слышать не хотят о мессе Бетховена. Все интересуются только итальянской музыкой. Это безумие еще больше усилилось в 1823 году: «К немецкой музыке совершенно потеряли остатки былого уважения». Возмущенный Бетховен замкнулся в себе. Он намеревался собрать свои произведения и отвезти их в Берлин, где у него налаживалась связь с главным интендантом Пруссии графом фон Брюль. Узнав об этом решении, лучшие и наиболее преданные из его друзей в Вене заволновались и в феврале 1824 года преподнесли ему знаменитый адрес. Они заклинали его не отнимать у Вены чести первой прослушивать его новые произведения. Результатом этого явились концерты «Академии» в мае 1824 года, весть о провале которых разнеслась по всей Европе³.

Бетховен был преисполнен горечи. Ни один разговор не обходился без того, чтобы он не осыпал венцев сарказмами! В сентябре 1824 года в беседе с Иоганном Андреасом Штумпфом, в ту пору, когда он писал свой большой квартет для Голицына, уже без прежней ярости, но с убийственным презрением Бетховен говорит: «Здесь не чувствуют больше прекрасного, могучего — подлинной музыки! Да, это так, венцы. Россини и К^о — вот ваши герои! Я вам больше не нужен! Время от времени Шупанциг выступает с каким-нибудь из моих квартетов. У них больше нет времени для моих симфоний, им не нужен больше Фиделио. Россини über alles! Очевидно, бренчанье и пустые песенки, дешевка, при помощи которой вы уничтожаете настоящее искусство, являются вашим подлинным вкусом, венцы!..»

«Шупанциг выступает с моими квартетами...»⁴ Это была единственная отдушина для настоящего искусства. Раз его лишили возможности выражать себя по-иномy, он уйдет в ту область, которая бесспорно принадлежит ему. Не дают проявлять себя в больших масштабах, с блеском; что ж, наверстаем глубиной! Здесь он обеспечен надежными союзниками. Истинные музыканты всей Европы, возражавшие против позорного торжества итальянщины⁵, ощущали потребность погрузиться в чистую камерную музыку. Князь

_________

¹ «Я должен добывать средства пером, как доблестный рыцарь шпагой: Академии нанесли мне большой материальный ущерб» (письмо к Диабелли от 24 августа 1824 года). Весь сбор от первого концерта (7 мая) равнялся 2200 бумажных флоринов, а после вычета из него расходов осталось всего 420 флоринов. Если верить Шиндлеру, Бетховен упал в обморок, когда ему сообщили эту цифру. На втором концерте (23 мая) присутствовало не больше 800 человек; он принес 800 флоринов убытку. Никто из императорского двора не соизволил почтить своим присутствием эту премьеру, которая была, как ни как, крупным событием в артистической жизни столицы. Отсутствовало даже лицо, которому была посвящена месса, — эрцгерцог Рудольф. Гордость Бетховена была задета не меньше, чем его материальные интересы.

² Beethovens sämtliche Briefe, 1908, т. V, стр. 90, письмо от 1824 года (без указания числа и месяца).

³ Князь Голицын пишет об этом в своем письме от 28 июля 1824 года: «О, как много отдал бы я, чтобы находиться в Вене... Неблагодарность этого города к Вам возмущает меня, и я полагаю, что было бы лучше для Вас поселиться в другом месте... Если бы Вы захотели путешествовать по Европе, Вы завоевали бы мир. Одно Ваше присутствие в Париже или Лондоне заставило бы позабыть все остальное. Академии, которые Вы бы там давали, не походили бы на венские. У Вас есть поклонники всюду... Перед гением везде благоговеют, и везде Вы найдете друзей и почитателей... Не сердитесь на меня за мое желание, чтобы Вы покинули Вену, я хотел бы, чтобы весь мир оценил Вас и, подобно мне, восхищался Вами».

⁴ Речь идет, разумеется, о старых квартетах.

⁵ «Дурной вкус, царящий в Европе, возмущает меня, а итальянское шарлатанство терзает, но все это восхищение итальянщиной... пройдет с модой, а ваши шедевры бессмертны» (письмо Голицына от 29 ноября 1824 года, написанное по-французски).

Голицын, который провел свое детство в Вене, организовал квартет, где сам играл на виолончели. Альтист Ценнер познакомил его с музыкой Бетховена, которую он исполнял на рояле. И Голицын влюбился в нее. Чтобы иметь возможность играть эти вещи, он поручил переделать несколько сонат в квартеты. В князе Радзивилле он встретил единомышленника, разделявшего его восхищение Бетховеном. «В течение всего нашего пребывания здесь мы только играли Ваши квартеты и особенно пять последних...» (письмо от 16 июня 1824 года). Они поддерживают «священный огонь искусства, сохранившийся только у небольшого числа избранных... Ведь жалкое шарлатанство Россини захватило всех...»

Можно себе представить, какую поддержку черпал оскорбленный равнодушием венцев Бетховен в юной восторженности этого русского князя, который писал ему: «Я слишком молод и не мог знать знаменитого Моцарта, Гайдна я застал на склоне лет и мельком видел в Вене, когда был ребенком, но я счастлив быть современником третьего столпа музыки, который может сравниться только с ними и которого с полным правом можно провозгласить богом мелодии и гармонии» (письмо от 29 ноября 1824 года). И после организованного им исполнения «Торжественной мессы»: «Ваш гений опередил века, и, вероятно, не существует достаточно просвещен-