Выпуск № 1 (122) | 1949 - страница 50

ни в способе выражения, — и поэтому Маккавеи скоро мне надоели со своими восторгами. Но тут же они меня поразили одной штукой, от которой у меня тут же вдруг сделались ушки на макушке, и именно это-то самое и есть главный мотив моего письма, главная причина, отчего я про Вас думал целых пять раз сегодня. Вот в чем дело. Маккавеи, в своем энтузиазме от Тургенева, придумали и пообещали ему показать ему «Каменного гостя». Что Вы на это скажете? Не знаю, как Вам обеим, а мне это не бог знает, как нравится. Правда, еслиб «Каменный гость» имел честь понравиться Ивану Сергеевичу, то это до некоторой степени было бы даже полезно: он пожалуй прозвонил бы про него потом не только в печати, но и по всем петербургским салонам, где у него столько поклонников, а главное, поклонниц. Но ведь это еще бабушка на-двое сказала. Помните, что он написал в «Дыме» про Глинку: пронасмехался над ним и его «гениальностью»³. Еще бы: он только всего и доцарапался кое-как (с грехом пополам) до Бетховена и Шумана. Но если он такого правильного и регулярного классика, как Глинка, не раскусил, то что же он скажет про Даргомыжского, эту «музыку будущего»? Стоит ли так рисковать, забегать с почтением к «великому» Тургеневу, заглядывать ему в глаза и ждать его милости!!! Но так или сяк, Вы наднях получите приглашение на это через Людм|илу] Ив[ановну], — как мне сказали Маккавеи. — Что касается лично до меня, то я всегда в восторге слушать в Кам[енном] госте обеих сестриц — Вы знаете. А я так давно не слыхал ни единой их ноты.

Я на Балак[ирева] крепко сердит. Это, наконец, просто гадость! Его откладываниям на счет концерта Даргом[ыжского] нет конца. Такие непростительные вещи могут случаться только в России. И вчера мы с Кюи составили «комплот» передать все дело в руки Направнику, если Балакирев не перестанет целый день спать, играть в дурачки, и прохаживаться по комнате, грызя ногти, и с тем вместе ровно ничего не начиная. До свиданья, прекрасные mesdames.

Ваш В. С.

Александра Николаевна, я к Вам со вчерашней просьбой — т. е. прислать мне два романса Ладыженского¹. Надеюсь услыхать их во вторн[ик] из Ваших собственных уст, и при этом возвратить Вам оригиналы, а между тем еще раз пожалею, что вчера обе сестрицы разметали понапрасну столько своего чудеснейшего бисеру. Вообразите себе, что за ужином Николай Рубиншт[ейн] повторял мне то же самое, что Антон² говорил мне раньше: что Моцартов Д[он] Жуан лучше, а Даргомыжский не понравится и не произведет эффекта. «Судя по всему говоренному и писанному, я, говорит, ожидал бог знает чего. А тут только я нашел нечто интересное — вот и все!». Да, вот и все!! А представьте себе, что сказали бы эти самые молодцы, еслиб Даргом[ыжский] написал не этот свой chef d’oeuvre, а каких-нибудь «Гугенотов», «Роберта» или «Вильгельма Телля»? Ведь они бы лежали в обмороке от восторга, и публика с ними тоже. Вот и подите, сочиняйте для такого народа гениальные вещи! Нет, я отказываюсь, и как Вы меня ни просите, ни за что на свете не сочиню Вам ни «Руслана», ни «Кам[енного] гостя», хотя бы Вам на помощь пришла, по части этой просьбы, даже наша Надежда Николаевна. А все-таки от этого бисерного Антона у меня и до сих пор все жилки дрожат: он «Карнавалом» просто раздавил всё фортепиано, от макушки до пяток, да и меня тут же по дороге. До свиданья.

Ваш В. С.

24 апр[еля 18]71

(P. S.) Еду сейчас к Балакиреву. Что-то будет? Поссорюсь я с ним окончательно или добуду из него, как из кремня — старый огонь?

С. П. Б. 12 января 1872.

Наиталантливейшим,
Наинеобыкновеннейшим,
Неслыханным и невиданным
Сестрам-сиамцам

Владимира Стасова
Рапорт.

Вчера вечером были мы с Мусоряниным у Лукашевича¹, и Платониха² с Комиссаржевским³ спели всего «Каменного», разумеется, кроме 1-го акта. Мусорянин делал Лепорелло. Понимается, что я тотчас же должен писать Вам свой доклад.

Платонова будет пожалуй не дурна, но и тени нашей Александры Николавны — ни тени нет всех тончайших оттенков, поэтичности, разнообразия, любимых моих порывов и всего, за что мы ее так любим. Впрочем, Юлия старалась до такой степени, что даже толстые и широкие ее губы из бледных и вялых превратились в толстые и красные, на щеках расправились все морщины, все лицо было покрыто приличным румянцем, и даже глаза до некоторой степени горели, настолько это возможно у немки, которая, как она там ни хлопочи, а все-таки лишена настоящего таланта — Вашего.

Комиссаржевский по-моему лучше ее и будет прекрасный Д[он] Жуан. Правда, он еще чистейший итальянец, и даже скорее итальянское дитя природы, со всеми итальянскими скверными привычками и замашками, даже с итальянской патетической рутиной. Но все-таки у него есть жар, огонь и воодушевление, и наконец — «любовность», чего вовсе нет у Платониды.

Вот, медамы, что мне хотелось, чтобы Вы тотчас же знали.

Теперь, Надежда Николаевна, Вы хоть рубите мне голову, а я не могу утаить от Вас нового своего восторга. Он тем сильнее, что известие пало мне как снег на голову и поразило меня в роде того, как будто «громом». Мне не велено говорить об этом, даже и сам-то господин, сообщивший мне это, долго крепился, не хотел говорить мне, но — наконец не утерпел, просто прорвался — так его самого ворочало это дело весь вечер.

Дело в том, что оказалась между русскими одна молодая женщина, которую давно подозревали в сочинительстве, но которая много лет — никому ни слова о том. И вдруг — эта молодая особа сочинила чудеснейшую, свежую, оригинальную вещь — не как дилетантка, аматёрка, а как настоящая художница. Что Вы об этом скажете? Моему восторгу нет пределов. Подумайте только, у нас у первых в России появилась талантливая женщина и по этой части. Бывали писательницы, актрисы, живописцы, скульпторши, сочинительницы романов, драм, критик, ученых вещей, — но еще ни одной композиторши. Как не быть в восторге?!!

Но мне запрещено сказать Вам, кто это. Авось сами узнаете. Теперь у меня только одно: как бы услыхать поскорее новую тузовую вещь⁴. Только не сердитесь на меня за все это.

Ваш В. С.

Четверг, 13 июля, [1872 г .]¹10 ч. утра.

Александра Николаевна, я сию секунду воротился из Москвы, и нишу тотчас же Вам, чтоб напомнить Вам обещание быть у нас в Парголове в субботу, 15 июля, в день моих именин, и не вечером только, но на весь день. В субботу утром думаю и сам зайти к Вам, чтобы просить о том и Владимира Федоровича². Итак, до свиданья, не обманите Вашего верного подданного.

В. С.

P. S. Сегодня вечером или завтра утром съезжу к В. В. Васильеву — дай бог, чтоб ему можно было приехать, и вместе с Вами произойти разные вещи, в том числе всю сцену у Лауры.

10.

Суббота утро¹

Какая мне досада, Александра Николаевна, что мне не приходится завтра рассмотреть с Вами еще раз «Маринку» и «Иезуита» — помните, с правой стороны озера, и раз десять пронестись вскачь с одной храбрейшей Амазонкой по зеленым лесам Поклонной горы! Дело в том, что я приеду завтра в Парголово всего только на несколько часов, т. е. приеду около 12 часов дня, а уеду в 10-м вечера, значит просто не поспею выполнить наш любезный с Вами план. Но на будущей неделе я думаю пробыть в Парголове дня три или, но крайней мере два, и тут уж мы, Александра Николаевна, наездимся всласть, только бы тамошнее Ваше мужичье не лежало с утра и до вечера пьяное — что им особенно свойственно в Троицыны и Духовы дни, и тогда пожалуй просто не поймаешь ни единой лошади, не смотря на все заблаговременные обещания.

Вы верно гораздо раньше меня увидите Николая Андреевича — сделайте одолжение, скажите ему поскорее, что вчера вечером Алхимик, Мусарион и я, мы просто объедались отрывками из новой его симфонии², сколько Мусорянин мог вспомнить. Мне кажется у Адмирала ничего еще не было такого грандиозного и такого сильного. Это чорт знает как хорошо! Еслиб Балакирев был всё еще прежний — как бы он радовался на своего любимца, на свою главную зазнобушку!

Знаете что, Александра Николаевна. Покуда июнь еще свободен у Вас и покуда дни такие славные и длинные, возьмите-ка Вы, соберитесь всей компанией Вашей, да съездите поскорее в Токсово³. Кажется, Вы еще там никогда не бывали, а я Вам скажу, это одно из великолепнейших мест, какие мне случалось видеть, особливо вид оттуда, где разом смотришь на 7 озер с островами, внизу под горой. Мне всегда казалось, что человеку, сочиняющему что бы то ни было (музыку, картины, книги), если бы забраться туда, да пожить там одному с неделю, с две — бог знает какие великолепные вещи выйдут из головы. Хотелось бы мне еще больше порекомендовать водопад Иматру, от которого всякий раз просто одуреешь, — ну, да этакой поездки с Вас я бы и не потребовал — надо употребить на это дня три.

Итак, до свиданья, Александра Николаевна. Если завтра будете гулять вечером, не зайдете ли Вы с Надеждой Николаевной на дачу к брату Дмитрию⁴? Мы там будем все вместе, даже кажется сам г. Алхимик.

До свиданья.

Ваш В. Стасов.

11.

Воскрес[енье], 24 апр[еля] [18]77

Александра Николаевна, если Вы все еще свободны, сделайте одолжение, пожалуйте к нам с супругом и М-me Mathilde¹ ужо вечером, и если можно, не слишком поздно. У нас впрочем никого не будет, кроме «актеров», о которых я Вам докладывал, и еще наших гг. адвокатов².

Что же до Мусорянина, то я не уверен, что он сдержит свое обещание и будет, — а все-таки я Вас прошу захватить несколько хороших романсов, особливо ново-открытые Кюи, Селима, Морскую царевну и Денницу³. Жду Вас с нетерпением — как всегда.

Ваш В. С.

ПРИМЕЧАНИЯ

К письму 1

¹ М. А. Балакирев.

² «Hunnenschlacht» («Битва гуннов») — симфоническая поэма Листа.

³ М. П. Мусоргский.

⁴ Баллада «Море». Оркестрована Н. А. Римским-Корсаковым в 1905–1906 гг.; исполнена в первый раз с оркестром И. В. Ершовым в концерте Зилоти 26 января 1908 г.

⁵ Людмиле Ивановне Шестаковой.

К письму 2

Письмо не датировано. Помещение под № 2 оправдывается его содержанием.

¹ «Адмирал» — Н. А. Римский-Корсаков, в то время морской офицер.

² «Алхимик» — А. П. Бородин. Оба прозвища даны Стасовым.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание