Спор о Мясковском

— Николай Яковлевич Мясковский закончил двадцать шестую симфонию. Говорят, что это очень интересное произведение.

Интересное, хорошее. Но...двадцать шесть симфоний! Как это много!

— А не кажется ли вам, что такой и должна быть продуктивность истинного мастера? Мы знаем, как работал Чайковский: систематически, изо дня в день, словно выполняя служебный долг. Разве мы ставим продуктивность в упрек Чайковскому?

— И все-таки Чайковский не смог бы написать двадцать симфоний...

— Почему?

— Может быть, потому, что он был внутренне строже к себе, больше думал об аудитории.

— Николай Яковлевич очень строг, даже суров к себе. Трудно найти более серьезного художника, чем Мясковский. Он никогда не рассчитывает на эффект, не гонится за успехом, у него все идет изнутри, из глубины сознания. Право, не знаю, что, кроме восхищения и уважения, могут вызвать «двадцать шесть» Мясковского?

— Они могут вызвать также большое удивление. Ведь всем известно, что после Гайдна и Моцарта никто во всем мире не создал больше десяти симфоний. У Бетховена — девять, у Шуберта — восемь, у Шумана — четыре, у Брамса — четыре, у Чайковского — шесть, у Глазунова — восемь... А у Балакирева, Бородина, Римского-Корсакова — и того меньше. Чайковский был величайшим симфонистом, но даже если считать все его симфонические произведения, все-таки не насчитаешь двадцати шести.

— Не понимаю, что вы хотите этим доказать! Неужели же можно сомневаться в полной искренности Мясковского?

— Нет, в искренности его никто не сомневается.

— Если он пишет много, значит этого требует его творческая воля. Разве можно сказать, что он — позирующий эстет, что ему свойственно любование изысканными звучностями?

— Нет, этого сказать нельзя. Никакой «театральщины» нет в Мясковском-симфонисте. Трудно не верить Мясковскому, трудно не верить в его смятение, в его боль, в его тоску.

— Если так, тогда совсем непонятно, что здесь может тревожить. Искренний художник и большой мастер создает симфонию за симфонией. Плохо ли это? У Асафьева где-то сказано, что симфонии Мясковского — «Одиссея» одного из личных сознаний нашей эпохи». Значит, они — почти автобиографичны...

— Пусть так. Асафьев много писал о внутренней сдержанности Мясковского, о «душевностях», о «тишинах» в его музыке. Должно быть, все это верно. Но возникает другой вопрос: насколько широк тот круг людей, до которых все это доходит. Многим ли в нашей стране нужно и понятно то, о чем повествует «Одиссея» Мясковского?

— Да можно ли с такой прямолинейностью ставить требования композитору?

— Можно и необходимо, если мы хотим быть последовательными. К кому в сущности обращается Мясковский? Когда он говорит симфониями, он ведь обращается к миллионам, он говорит для всей страны. А слышит ли его страна, понимает ли, отзывается ли? Мы должны спросить себя: надо ли говорить всему миру о том, что волнует Мясковского? Многим ли это понятно, многих ли это захватывает? Вспомните о нашей замечательной молодежи, пытливой и чуткой... Вспомните о нашей большой концертной аудитории, не о той, что наполняет два-три столичных зала, а о той, что слушает радио, что научилась любить классиков, что посещает музыкальные университеты...

— Но разве всякая серьезная музыка понятна многим? Даже профессионалы не всегда отдают себе отчет в том, что выражают последние квартеты Бетховена. Существует много хорошей и серьезной музыки, которая, может быть, никогда не получит признания широких масс.

— Но лучшее и главное у Бетховена всегда конкретно и понятно. Чайковский был лучшим и глубочайшим из симфонистов своего времени — а кто не понимает его?

— Вы считаете Мясковского непонятным? Между тем нам известно, что отдельные его произведения не только понятны, но и нравятся слушателям.

— Дело не в отдельных произведениях — если бы в творчестве Мясковского его симфонии занимали место, аналогичное последним квартетам Бетховена, вряд ли у нас с вами возник бы сегодняшний спор. Но как понятны Глинка, Бородин, Чайковский, Римский-Корсаков! А ведь их музыка нисколько не примитивна — она сложна по своим средствам, она отражает большие искания, она всегда была поистине новаторской!

— Да, замечательное качество русской школы: профессионально — и доступно, глубоко — и доходчиво...

— А почему бы не следовать именно этим примерам? Почему бы не брать именно эти критерии?

— Но ведь известно, что именно Мясковский старается хранить и развивать традиции русской школы?

— Не будем повторять то, что говорилось много раз. Попытаемся посмотреть иначе. В самом деле: если все самые сложные произведения русских классиков более доступны, чем симфонии Мясковского, о чем это свидетельствует? Когда мы говорим «доступны», мы вовсе не должны подразумевать под этим «примитивны», «легковесны». Мы только твердо помним: содержание русских классических симфоний гораздо яснее, не так зашифровано, не так самоуглубленно, как у Николая Яковлевича. Может быть, Мясковский внешне и следует традициям русской школы, но не ее духу, не ее главному содержанию. Да разве кто-либо из русских классиков написал бы столько симфоний о самом себе?

— Мы знаем, что Чайковский писал тоже о себе!

— Но почему же это личное прозвучало на весь мир?

— А кто вам сказал, в конце концов, что Николай Яковлевич пишет лишь о себе?

— Ну, это-то как раз все говорят! Асафьев не раз это говорил. Вы сами сегодня говорили об «автобиографичности». Николай Яковлевич нет-нет, да и обмолвится, что 13-я симфония, например, осталась «страницей его дневника», что в 11-й — «настроения были субъективного содержания», и т. д., и т. п. Критики все в один голос кричат о «внутреннем мире», о «сокровеннейшем дневнике». Один пишет о том, что в 21-й симфонии тема дана «сквозь призму личных настроений», другой ищет того же в квартетах, третий в сонатах... А в романсах, мол, о чем же петь, как не о себе!..

— Я полагаю , что Мясковский относится к тому, как его другие толкуют и раскрывают, вероятно, не очень доверчиво.

— Может быть, Николаю Яковлевичу вообще претит чужое мнение, особенно если это не мнение его ученика и ценителя?

— Неправда! Хотя... сомневаемся, чтобы композитор много извлек из того, что писали о нем Иконников, Данилевич,

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Спор о Мясковском

Содержание