Выпуск № 3 (114) | 1948 - страница 15

жен звучать в моменты тяжелозвонкой поступи множества людей (помните, внутримаршевый мерный шаг!) ощущением присутствия (гудения) человеческих голосов, — и тогда он делается весь понятен. Тогда ясно, почему в заключительной стадии вырастает грандиозный величественный марш-кант, кульминация песенной идеи симфонии, желание дать почувствовать гул человеческих масс на громадной площади, волны ликующих голосов (именно это, а не какой-либо концертирующий хор, почему тут и нет хоровой партии: оркестр содержит всё).

Вот чего никогда не удавалось добиться в своих симфониях Балакиреву и тем композиторам, которые полагают, что впечатление песенности возникнет от одного только насыщения музыки народными подлинными напевами. Надо уметь наэлектризовать инструментализм песенностью, чтобы ее наличие чувствовалось. Трудность в том, чтобы не получилось обратно инструментализованной, омеханизированной песенности, что и бывает при неудачном введении реального хора в типично инструментальные финалы. Вот потому-то так и замечателен финал Пятой симфонии Чайковского, обычно недостаточно ценимый, песенное начало введено там в инструментализм поразительно органично нарастающим топотом и гулом и, наконец, гигантским «хоровым без хора» кантом.

Невозможно и тут не вспомнить о мудром Глинке. Ведь он подготавливает народное оперное хоровое завершение «Сусанина» — гениальный финальный кант «Славься» — тем, что в ярком симфоническом антракте к пятому акту создает инструментальную картину роста народного возбуждения и ликования: бежит молва-искра о подвиге Сусанина! Непоказ его смерти (зрителю) досказывается распространяющейся молвой, гулом ликования, переходит в естественные расспросы семьи (трио с хором) и в мощный кант-дифирамб русской песенности. Нарастание не прерывается до конца.

Не приходится здесь говорить, чем стало проявление песни, песенности и песенного ощущения музыкального творчества по всему Союзу ССР. С первых победных шагов Великой Октябрьской революции стало энергично развиваться массовое песенное движение. Подготовленное песнями русского революционного движения, песенностью рабочих и студенчества и всей революционной демократии, оно теперь сомкнулось с могучей действенной песенностью всей русской музыки и песенным наследием братских республик. Началось среди советских композиторов усиление интереса к массовой песне, и — во все дни и периоды великих для нашей родины совершений и торжеств — композиторское движение навстречу всенародной песенности становилось всё интенсивнее, энтузиастичнее.

Песенное движение принимает несказанные крупные масштабы, и понятно, что оно связано уже с громадными пластами русской народной песенности. Ее сокровища неистощимы. Собирание еще незафиксированного происходит всё время. И всё время кажется, что записи идут с отставанием: мы постоянно встречаемся лицом к лицу с фактами устной традиции, поражающими своей жизнеспособностью и свежестью. Но напряженнейшая жизнь страны вызывала и вызывает в народных массах всё новые и новые отражения происходящих событий и соответственные стилевые сдвиги во всех пластах народного музыкального творчества параллельно с процессами музыки профессиональной.

Что можно различить в происходящем процессе перерастания русской песенности как наиболее устоявшееся? Прежде всего, в отношении общестилевом — это сохранность элементов, образующих песню. Выдвигается значение акцента. Акцент осмысляется, приобретает множество деталей, значительно меняющих лицо песенности.

Собранность, достигаемая акцентностью, становится обороной от всяческой расплывчатости в жанрах песне-романсовых.

В песнях маршево-оборонных акцент — это мужество, бодрость и уже не только собранность, а подтянутость. Акцент содействует интонационным «выноскам», «броскам» особенно выразительных интервалов. Можно сказать, что есть своего рода степени — песенная «драматургия» — акцентов и выкриков, градации

силы и продолжительности, — как явления смысла. Эти свойства очень показательны. Они, конечно, были свойственны и былой песенности — солдатских маршевых кантов и казацких лихих хоровых песен, но не в такой разработанности и массовой распространенности. Все-таки, широкие размашистые песенные арки-дуги распластывали течение мелодии. Марш, маршевость с перемещающимися акцентами становится «регулировщиком» песенного ритма и динамики.

Акцент в частушке играет, пожалуй, еще большую смысловую роль, ибо там нет необходимости в постоянно четком отбивании шага, и можно позволить опевать мотив разнообразнейшими орнаментами со всяческими ироническими подчеркиваниями. Во всякого рода плясовых Allegro русские задор и лихость, понятно, не потеряли своей сочности и блеска. Но в общем больше всего расцвела ритмика маршевости, как естественное выражение боевого мужества и стойкости всей страны в годы величайшего напряжения народных сил и роста народной славы.

А рядом по-прежнему живет старинная протяжная лирическая песня, как чистое кристальное зеркало — отражение народной души. И красота былых напевов становится всё строже по своей действительно ощутимой коренной спаянности с далями русской жизни. В красоте старинных песен образуется живая связь с эпическим тоном подвигов русского человека сегодняшних дней. Неразрывна поэтому и связь советской музыки с далями русской народной музыки.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание