Если бы наши критики были на должной идейной высоте и сумели оторвать Шостаковича от призрачных иллюзий мировой славы, если бы они повернули его внимание к духовным запросам и жизни советского народа, обнажили бы перед ним в суровой, нелицеприятной критике декадентские, формалистические элементы его творчества, Шостакович не оказался бы сейчас в таком тупике формализма.

Вскоре после статей в «Правде» — «Сумбур вместо музыки» и «Балетная фальшь», точно и ясно установивших формалистические истоки музыки оперы «Леди Макбет Мцеиского уезда» и балета «Светлый ручей», Шостакович создал свою 5-ю- симфонию. Музыка этого произведения отличалась действительно глубокой человечностью. Свое большое мастерство т. Шостакович направил в этом произведении на выражение глубоких эмоций, поднявшись на большую идейную высоту по сравнению с прежними своими произведениями. Он глубоко пережил тему становления личности, заключенную в симфонии, и нашел нужные средства музыкального выражения. Это и определило настоящий успех 5-й симфонии.

Значило ли это, что Шостакович уже полностью отошел от своих формалистических ошибок? — Нет. Это было только началом переосмысливания своего творческого пути, только подходом к новой теме, к новым исканиям.

К несчастью, вместо трезвой оценки этого выдающегося произведения, начались безудержные восторги критики. Нашлись услужливые и близорукие люди, которые объявили, что 5-я симфония Шостаковича — свидетельство полной победы композитора над формалистическим прошлым.

И вот, после 5-й симфонии Шостакович создает 6-ю симфонию. Какие же творческие пути избрал он после 5-й симфонии? Музыка 6-й симфонии говорит о том, что после успеха 5-й симфонии у Шостаковича снова закружилась голова и он снова вступил на излюбленную им формалистическую дорогу творчества. В медленных частях произведений Шостаковича всегда было заметно стремление к абстрактно-графическому, зрительно-формалистическому творчеству. Но нигде это так резко не сказалось, как в первой части 6-й симфонии. На огромном протяжении времени Шостакович водит слушателя по дебрям своей антимелодической графики в чередовании медленных темпов: Largo, Moderato, Sostenuto и снова Largo. Его композиторская мысль никуда не зовет и никуда не ведет. Это .действительно 1 можно охарактеризовать как «дорогу никуда». Блуждание мелодии может длиться и час, и целый вечер, и бесконечно. Кончается симфония откровенным галопом, канканом, переложенным с джаз-оркестра на симфонический, и отличается полным отсутствием идеи.

Нужно отметить, что появление этой симфонии Шостаковича не у всех критиков вызвало радость. Тогда еще живы были в сознании призывы статей «Правды».

Критик И. И. Мартынов в газете «Вечерняя Москва» по поводу исполнения этой симфонии писал: «И по значительности содержания и по яркости художественных образов 6-я симфония значительно уступает 5-й. В целом она оставляет слушателя неудовлетворенным. Отсутствие единого творческого замысла и, в сущности, бедность идейного и эмоционального содержания новой симфонии — причина этой неудовлетворенности».

Проходит немного времени. Хор восторгов вокруг Шостаковича усиливается. Он приобретает большой вес в Оргкомитете Союза советских композиторов, и тот же критик Мартынов начинает говорить о той же 6-й симфонии уже другие слова.

В своей книге о Шостаковиче т. Мартынов заявляет: «Мы позволим себе высказать мысль, что это сочинение достойно быть поставленным в один ряд с величайшими достижениями классической и романтической музыки. В Largo 6-й симфонии Шостакович вплотную подошел к высотам философской лирики, во второй и третьей части симфонии всё сверкает, искрится, уводит в необъятные просторы, озаренные солнечным светом, озаренные живым творческим импульсом под непосредственным влиянием нашей современности».

Какая метаморфоза! К сожалению, здесь приходится говорить не только о необходимости идейной высоты музыкальной критики, но даже о простой честности.

Книга т. Мартынова о творчестве Шостаковича — крайне вредная книга, заполненная ужасающей смесью словесной шелухи и откровенного подхалимства, нередко выходящего даже из рамок здравого смысла. Но, главное, в этой книге проводится ревизия статьи «Сумбур вместо музыки». Автор книги захлебывается от восторга, описывая музыку некоторых сцен оперы «Леди Макбет». Мартынову, очевидно, невдомек, что в опере «Леди Макбет» Шостакович отдал на глумление западнобуржуазным слушателям и зрителям чудовищно искаженные картины русской действительности и решительно пренебрег русскими традициями, русской культурой и ее высокими этическими началами. Ссылки Мартынова на статью в «Правде» и ее справедливость находятся в вопиющем противоречии с восторженными оценками отдельных мест музыки оперы.

Критики-апологеты делали свое вредное дело, а Шостакович всё дальше и дальше уходил от идей советского музыкального творчества.

Недостаточная высота идейного уровня сказалась и в 7-й симфонии Шостаковича. Первой, очень впечатляющей части симфонии противопоставляются другие части, которые должны были обрисовать мощь и силу Советской Армии и советского народа. Но эти части симфонии эмоционально беднее и бледнее первой. Если бы Шостакович не погнушался обратиться к русской народной музыке и к русской классике, он бы нашел, что написать в других частях этой симфонии.

Вспомним, с какой горячей любовыо к Шостаковичу, с каким нетерпением и трепетом ожидали мы его 9-ю симфонию. Шел победный 1945 год. Весь народ нашей страны ликовал и аплодировал победам славной Советской Армии, гениальному нашему руководителю товарищу Сталину и всей большевистской партии. Музыка Шостаковича была в тот период в центре внимания советской общественности. Все ждали от него живого, могучего, вдохновенного отклика на великую победу. Даже за границей ожидали 9-ю

симфонию Шостаковича, как симфонию победившего советского народа. Один видный музыкальный критик в 1944 году писал: «В том, что 9-я симфония Шостаковича, Победная, будет написана, можно не сомневаться, как и в том, что русское оружие одержит безусловную победу».

Каким же карликом показал себя Шостакович среди величия победных дней! Хочется спросить, на что он рассчитывал, создавая в 9-й симфонии вместо образа победившего советского человека образ беспечного янки, бездумно напевающего веселый мотивчик! Уместно вспомнить здесь выражение Б. В. Асафьева, который заявил: «Я воспринимаю 9-го симфонию как личное оскорбление!»

И даже это, явно порочное существо 9-й симфонии не получило ни у Оргкомитета Союза композиторов, ни у музыковедов решительного и страстного отпора.

Ю. В. Келдыш: В последние четыре-пять лет перед Отечественной войной появилось наибольшее количество выдающихся произведений советской музыки. Можно назвать 5-ю симфонию Шостаковича, 16-ю и 21-га симфонии Мясковского, ярче других его произведений выявившие положительные реалистические стороны творчества этого композитора. Можно назвать также и некоторые из сочинений Прокофьева, его балет «Ромео и Джульетта», кантату «Александр Невский», которые сумели завоевать популярность у нашего слушателя. В это же время Хачатурян создает свою «Поэму о Сталине», свои два концерта — фортепианный и скрипичный. В творчестве Коваля появляется такое значительное произведение, как оратория «Емельян Пугачев», первая яркая удача композитора в области крупной, широкой музыкальной Формы. Законченная тогда же симфония-кантата Шапорина «На поле Куликовом» тоже бесспорно является самым популярным из крупных произведений автора. Появляется множество превосходных песен различных по своему складу авторов. Такие композиторы-песенники, как А. В. Александров и Дунаевский, Захаров и Блантер, Новиков и Покрасс, дали много песен, завоевавших любовь советского народа. Сравнительно небольшие и скромные достижения в области оперы также приходятся на эти годы. Назову «Тихий Дон» Дзержинского, «В бурю» Хренникова, «Кола Брюньон» Кабалевского.

Несомненно, что большую роль в подъеме творчества целой группы композиторов сыграло преодоление имевших ранее место ошибочных и вредных тенденций.

К 30-м годам уже невозможно было отстаивать формалистско-декадентские установки в такой откровенной форме, как делал это. например, журнал «Современная музыка» в 20-х годах. Столь же важным фактором явилось разоблачение и преодоление рапмовского упрощенчества в творчестве и в теории. Замечу попутно, что эти два направления — «современничество» и РАПМ, при всей их, казалось бы, противоположности, имели между собой и общие черты. Общее, прежде всего, заключалось в наплевательском отношении к великому классическому наследию.

Огромную роль сыграли такие руководящие партийные документы, как Постановление ЦК партии от 23 апреля 1932 года и затем статьи в «Правде» в начале 1936 года, посвященные произведениям Шостаковича.

Эти ясные, прямые и решительные указания партии помогли советским музыкантам создать то ценное, что они смогли создать в этот период.

Значит ли это, что все недостатки, ошибки были уже изжиты и что композиторы в полной мере овладели методом социалистического реализма? Конечно, это не так. Даже наиболее значительные произведения, получившие справедливое признание, не были лишены целого ряда противоречий. Такие противоречия, несомненно, есть и в 5-й симфонии Шостаковича, в самом ее замысле и в средствах музыкальной выразительности. Даже в лучших произведениях Хачатуряна многие из нас замечали черты поверхностного импрессионизма, однообразие фактуры, слабость полифонических элементов, слабость развития, чрезмерное увлечение внешней звуковой роскошью и всякого рода гармоническими и ритмическими пряностями.

Был сделан определенный шаг в развитии музыкального искусства. Но это был только первый шаг. Надо было еще очень много работать для того, чтобы подняться на ступень настоящего высоко-реалистического искусства, такого искусства, какого вправе требовать наша эпоха.

Между тем у нас появилась вреднейшая теория о том, что советская музыка уже вступила в классический период. И те произведения, которые знаменовали только некоторые частичные сдвиги в развитии советского музыкального творчества, были объявлены образцами и нормами. Отталкиваясь от этих произведений, музыковеды пробовали установить принципы советского музыкального стиля.

Определенные сигналы были уже тогда, скажем, в отношении нашей общественности к 6-й симфонии Шостаковича и целому ряду других произведений. Но эти сигналы не были услышаны, и если появлялись отдельные здравые голоса, то они тонули в общем хоре славословия. Результатом этого были закрепление неизжитых формалистических черт советской музыки, их дальнейший рост и усиление.

И вот поэтому-то в великие годы Отечественной войны и послевоенный период наши композиторы не сумели остаться на высоте новых больших задач. Правда, этот период дал известные достижения в области песни, в том жанре, который самым непосредственным образом связан был с жизнью страны. Что касается крупных форм советской музыки, здесь не появилось почти ни одного произведения, которое стало бы на уровень» хотя бы произведений предшествующего периода. Напротив, у таких композиторов, как Шостакович, Хачатурян и многие другие, намечалась либо известная депрессия, либо возрастание противоречий.

Приходится признать, что критика не только не способствовала изжитию существующих недостатков, но, наоборот, она делала обратное. Всячески стремясь сгладить эти противоречия, даже когда они бросались в глаза, придать им благовидную приемлемую форму, критика вводила в заблуждение и публику, и композиторов. У нас наметилась определенная тенденция реставрации модернистических установок, хотя и не в такой открытой форме, как в 20-х годах. Даже классическое наследство часто рассматривалось под углом зрения формалистических направлений сов-