русских народных северных песен. Ясные мелодии и по возможности простой гармонический язык — таковы другие элементы, к которым я буду стремиться в этой опере.

В заключение мне хочется высказать мою благодарность нашей партии за четкие указания Постановления, помогающие мне в поисках музыкального языка, понятного и близкого нашему народу, достойного нашего народа и нашей великой страны.

М. Е. Табачников говорит о нашей музыкальной печати: журнале «Советская музыка», газете «Советское искусство», а также стенной газете Союза композиторов.

Он правильно отмечает почти полное отсутствие упоминания о советской песне в статье И. Мартынова в № 5 журнала за 1947 год «Москва — центр советской музыкальной культуры» и указывает, что это сейчас задача огромной важности.

— Газета «Советское искусство» являлась конъюнктурным, беспринципным рупором, в течение всех этих лет она поднимала в нашей музыке одни и те же имена. Сейчас она должна повернуться лицом к народу, стать на правильные позиции, донести до всех читателей высоко важное постановление ЦК партии.

Все номера стенгазеты ССК — одинаковы, юбилейно-поздравительный стиль и содержание ее никогда не меняются.

Пришло время открыть окна и двери, чтобы впустить сюда, в Дом композитора, свежий воздух. Нужно, чтобы самым любимым нашим местом был Дом композитора. И нужно, чтобы была надлежащая обстановка, чтобы мы могли здесь повышать знания, получать товарищеские советы, работать.

Нам нужно учиться у Союза писателей одной очень важной форме массовой работы — пропагандистско-агитационной. Лучшим из нас нужно бывать на заводах, на фабриках, в частях Советской Армии. Нужно показывать массам наше творчество, и это даст великолепные результаты.

До сих пор и в Массовой секции ССК существовала та же болезнь: если ты — «имя», если тебя раз подняли на щит, ты можешь делать всё, что угодно, тебе всё простится. Если ты не силен, никто тебе не поможет. Нужно сменить руководство Массовой секции, как нездоровое руководство, затиравшее и младших и некоторых старших композиторов.

Не лучше было положение и Молодежной секции. Ее похоронили с самого начала, потому что Оргкомитет не нашел и получаса времени для общения с молодыми композиторами. Нужно впустить молодежь в ССК, нужно работать с нею, и эта работа себя оправдает.

В республиках, на местах, точно так же существовали снобизм и барство. Жалко, что выступавший здесь т. Богатырев не рассказал, что делается в Белоруссии. А ведь надо посмотреть, что происходит на местах, и не пора ли и там сменить засидевшихся чиновников!

Дальше т. Табачников говорит о том, что Секретариат ССК не должен перенимать привычки старого состава, обычно отсутствовавшего в летние и осенние месяцы. Нужно учесть, что фабрики и заводы работают 12 месяцев в году, что останавливать жизнь нельзя.

Несколько слов о редакторских кадрах. Предположим, что композитор написал свою песню и понес ее в Музгиз. В Музгизе не понравилось, — пошел в Музфонд. Но там тот же редактор. Пошел в Комитет, — опять тот же. С этим пора покончить. Неприятное впечатление остается от композиторов, работающих в Художественных советах и редакциях и старающихся печатать первым делом свои произведения.

Мы живем в трудной международной обстановке. Но западный формализм не будет больше влиять на нашу музыку. В нашей музыке должны звучать радостные мелодии, которые поведут наш народ к светлому будущему, к коммунизму.

С. Н. Василенко, говоря о постановке учебы молодых композиторов в Московской консерватории, отмечает многие принципиальные ошибки. Это, прежде всего, подражание ведущим композиторам — Шостаковичу, Прокофьеву, Мясковскому. Но, может быть, молодежь заставляют так писать, заставляют подражать? Бывали ьедь случаи, когда некоторые учащиеся с отчаянием заявляли, что их удалили с композиторского факультета и «перевели в музыковеды». — Да почему? «Потому, что я не пишу в современном духе». А как композиторы они были очень одаренные и интересные.

— Мне уже 76 лет, — говорит т. Василенко. Большую часть своей жизни, 55 лет, я провел в стенах Московской консерватории. Сам я учился у С. И. Танеева, великого мастера и педагога, прежде всего заботившегося о том, чтобы его ученики в совершенстве постигали все музыкальные дисциплины; о подражании стилю и манере какого-либо композитора не было и речи. И в наше время появлялись новаторы — Скрябин, Стравинский, они находили яростных поклонников и еще больше яростных врагов. Но им не подражали. Каждый окончивший консерваторию композитор старался создать свой стиль, иметь свое лицо.

Другой огромный недостаток системы преподавания на композиторском факультете это то, что, как показывают факты, студенты не знают великих русских классиков: Глинку, Чайковского, Римского-Корсакова.

Я считаю, что главной задачей педагогов нашего композиторского факультета является, прежде всего, развитие блестящей техники сочинения, основанной на глубоком изучении этих гениальных мастеров нашей Родины.

Студенты-композиторы не знают сокровищницы русских народных песен. В годы нашей молодости, нашей учебы, нам было трудно доставать настоящие русские песни. Я сам, например, собирая русские песни, ездил по России. Это было очень интересно, но были и трудности, препятствия. Теперь же мы имеем собрание песен в консерватории, у нас есть хор Пятницкого, ансамбль Советской Армии. Но композиторская молодежь всеми этими богатствами совсем не пользуется.

Удивляет сейчас и другое. Молодой композитор, оканчивая консерваторию, совершенно отрывается и от нее и от своего преподавателя. А мы все сохраняли тесную связь с нашими преподавателями. Так было с Танеевым, который никогда не упускал из вида своих учеников, и с Ипполитовым-Ивановым, и с Аренским. Когда на все

это будет обращено должное внимание и наши композиторы с любовью обратятся к русской музыке, тогда наше советское искусство засверкает новыми, подлинно прекрасными произведениями.

В. Г. Фере, приветствуя постановление ЦК партии, отмечает даваемую в нем чрезвычайно резкую характеристику формализма, как направления антинародного. Отсюда ясно, что под формализмом мы должны понимать всё то, что удалено от правдивых реалистических образов, от живой жизни. В большинстве своем советские композиторы утратили живое общение с народом. В своей практике они отошли от тех замечательных форм работы, какие применялись раньше: выезды на периферию, на предприятия, в воинские части, в колхозы. Все эти формы заменены сейчас, в основном, показами творчества композиторов на концертных площадках.

Дальше т. Фере останавливается на критике деятельности Оргкомитета и его комиссий, работавших из рук вон плохо, — в частности на критике Оперной комиссии, где он был заместителем председателя. Как и Оргкомитет, эта комиссия проявляла равнодушие к творчеству рядовых композиторов, к дальнейшей судьбе опер, прослушивавшихся ею.

Один из существенных недостатков в работе бывшего состава Оргкомитета — это крайне незначительная связь с национальными республиками. А нужно сказать, что в этих республиках общая творческая атмосфера значительно здоровее: основная масса национальных композиторов гораздо более крепкими нитями связана со своим народом. Но отдельные проявления формализма имеются и там.

Д. С. Васильев-Буглай говорит о значении хоровой культуры для творчества советских композиторов. В. Я. Шебалин, в свое время, давал пренебрежительную оценку хоровому искусству, а потом, в качестве директора консерватории, сигнализировал, что студенты, оканчивающие консерваторию, не умеют написать хор a capella. Результаты такого отношения сказались, прежде всего, на творчестве самого Шебалина: в его кантате «Москва» мы не встречаем настоящей хоровой полифонии, там преобладает однообразный унисон. В кантате нет ни одного хора, который вошел бы в репертуар наших рабочих кружков. Хор, как таковой, имеет свои особенные краски, которых нет у оркестровых инструментов. Очень плохо то, что у нас нет хора, в котором советские композиторы могли бы слушать свои хоровые произведения. Не умея писать хоры, трудно создать оперу: в опере хоровые массы играют большую роль.

Наши композиторы должны знакомиться с народными песнями, с новыми записями их. Недавно состоялся смотр сельской самодеятельности, где был показан интереснейший хоровой материал. А композиторы очень мало посещали этот смотр.

Мы не умеем использовать свои возможности, — добавляет т. Васильев-Буглай, — такие как шефство, консультации, связь с рабочими и армейскими кружками. Вопрос о мелодии стоит очень остро. Нельзя писать музыку без мелодии: ведь это все равно, что человек без сердца!

В заключение т. Васильев-Буглай отмечает, что до сих пор большая часть композиторов мало печаталась и мало исполнялась.

Е. Э. Жарковский высказывает опасение, что сейчас начнут захваливать всё, что пишут паши заслуженные песенники, — верные образу музыкального мышления народа, но зачастую стоящие не на высоком уровне профессионального мастерства. Если у нас на одном полюсе группа композиторов замкнулась в области создания формалистических, мелодически выхолощенных симфонических и камерных произведений, — то на другом, наряду с отдельными песенными удачами, стали утверждаться шаблон и ремесленническая самоуспокоенность. Композиторы-«мелодисты», песенники, оказались профессионально неподготовленными к тому, чтобы от несен перейти к развернутой синтетической оперной форме.

Массовая комиссия ССК должна быть коренным образом перестроена. Недопустимо положение, при котором отбор песен производился па основе чистой вкусовщины.

Пора поставить на должную высоту и дело популяризации музыкальных произведений, организовав при ССК. бюро пропаганды по образцу Союза писателей.

Т. Н. Ливанова, коснувшись, вкратце, деятельности двух московских музыковедческих центров — Музыковедческой комиссии ССК и Научноисследовательского кабинета при Московской консерватории и дав их работе отрицательную оценку, переходит к критическому разбору журнала «Советская музыка» за 1946 и 1947 год. В журнале, — говорит она, — не было смелого направления, он не был критическим органом. Скорее он был рупором формалистического направления. Его основные статьи даже в тех случаях, когда они содержали правильные положения, не давали никаких конкретных указаний, не являлись руководством к действию. То же можно сказать и о печатавшихся материалах дискуссий: они давались объективистски, никак не отражая точки зрения редакции. А ведь задача нашей прессы — не констатировать то, что делается, а направлять мнение читателя. Статьи о творчестве отдельных композиторов представляли собой, в большинстве случаев, формалистический разбор структуры инструментальных произведений. Опере, песне уделялось значительно меньше места. Журнал должен быть рассчитан на широкие круги читателей. Формалистические рассуждения, скучные изложения читателю не нужны. Примером вредной, заумной статьи может служить статья Оголевца о квартете Чемберджи.

Перестройка журнала — только часть той большой общей перестройки нашей музыкальной жизни, которая намечена постановлением ЦК. Эга перестройка внесет здоровое начало, даст ответ на запросы народа и создаст условия для плодотворной работы композиторов и музыковедов.

Л. Б. Степанов сосредоточил внимание на организационных вопросах и, персонально, на роли бывшего оргсекретаря Оргкомитета, В. А. Белого. Правильно и горячо осудив насаждавшуюся Оргкомитетом групповщину, т. Степанов допустил, однако, преувеличения. Так, ничем не были подкреплены выдвинутые им весьма ответственные утверждения, что Оргкомитетом руководила группа бывших рапмовцев и что деятельность крити-