Выпуск № 1 (106) | 1947 - страница 52

обстоятельный сборник народной музыки отдельной крупной области страны¹.

Но не буду здесь отвлекаться и вдаваться в подробности. В данной работе я вполне сознательно рассматриваю очень широкую тему народного музицирования в Югославии преимущественно сквозь XIX век и с «птичьего полета». Во всяком случае, укажу, что тот же процесс централизации музыкальных диалектов (устного народного музицирования по областям и племенам) в Чехии совершался и совершается, не воспрепятствовав чешскому музыкальному возрождению последних десятилетий — вплоть до мрачного периода фашистского нашествия. В Польше один Шопен в данном отношении сделал больше (как «централизатор народно-музыкальных диалектов»), чем большая плеяда других индивидуальных мастеров музыки. А наш Глинка даже смог выйти за пределы национально-ладовой «централизации», внеся в эволюцию ладового строительства Европы в свое время никем там не замеченное, но теперь в ходе истории вполне оправдавшееся, закономерное, «свое» слово. В Скандинавии же Григ, при всей своей личной одаренности и национальной значительности им достигнутого, не смог полностью совершить того, что сделали в России Глинка и Шопен в Польше: он сплавил и многое, и характерное, но большей частью в своем, субъективном, импрессионистски-лирическом плане. Тут дело не только в «крупных или малых формах» (Шопен сумел быть объективно эпичным в своих «нервнейших» гениальных мазурках), а в силе и степени, так сказать, концентрации национального интонационного содержания в некоем общечеловеческом эмоционально-смысловом тонусе, без «утечки» глубоко-характерно-национальной окраски; этим и поразительна творческая природа Глинки — равно и в «Руслане», и в «Камаринской», и в «Испанских увертюрах», где он остается все-таки русским путешественником, русской артистической художественной натурой.

То, что в одном старинном сербском журнале («Србска новина — магазин за художество, кньижество и моду») в конце 30-х годов прошлого века можно было прочесть о значении родного — сербского — языка, вполне приложимо ко всему народному музыкальному искусству теперешней Югославии и уж безусловно к интонационному содержанию сербской — в широком смысле — песенности: «...Народ, не любящий и с презрением отвергающий свой язык, ущербляет себя и готовит себе жалкую участь. Язык укрепляет, одушевляет и оживляет народную душу. В нем — величие, слава, блеск народности, и потому не может никакой народ прославиться без языка, и каждый должен его возделывать, украшать и обогащать». Впечатление, возникающее от знакомства с народной песенностью Югославии, всегда насыщено душевным теплом, источаемым несказанной мелодической проникновенностью напевов, именно, их эмоциональной красотой. Ощущением жизни веет от них: значит, в них живут, бережно хранимые, народные мысль и чувство, живут, волнуя и внушая веру в неискоренимость народной духовной культуры.

У Герцена в «Кто виноват» есть удивительное по глубине мысли описание, как слушается даль: «Отчего все это издали так сильно действует на нас, так потрясает, — не знаю, но знаю, что дай бог

_________

¹ Например: «Anthologie du chant scolaire et post-scolaire». Publiée sous la direction de la Société Française «L'art à l‘école». Paris. Au Ménestrel; Tieгsоt, Julien, Chansons populaires des Alpes Françaises. Savoie et Dauphiné. 1903. Grénoble et Moutiers.

Виардо и Рубини, чтобы их слушали всегда с таким биением сердца, с каким я много раз слушал какую-нибудь протяжную и бесконечную песнь бурлака, сторожащего ночью барки, — песнь унылую, прерываемую плеском воды и ветром, шумящим между прибрежным ивняком. И мало ли что мне чудилось, слушая монотонные, унылые звуки... Мне казалось, что этой песнью бедняк рвется из душной сферы в иную, что он, не давая себе отчета, оглашает свою печаль; что его душа звучит, потому что ей грустно, потому что ей тесно, и пр. и пр. Это было в мою молодость...»

Прибавлю: потому что в народном напеве слышится и дальняя жизнь, жизнь веков, душевная даль. Ночное сосредоточение и издали доносящаяся песня — даль пространства — только усиливают ощущение «дали эмоциональной», концентрированной в песенном напеве человечности. Сколько людей с колыбели до смерти провели жизнь с каждой из исконных народных, мыслей-интонаций, сложившихся в любимые мелодии. Никогда не «стирающиеся», они свидетельствуют глубже и неизгладимее, чем старинные монеты, о пережитом человеческом, ибо интонируют они быль души, интонируют всегда свежо, всегда эпически прекрасно...

В этом отношении, впечатления, испытанные Герценом от русской песни-думы, слышимой из уст народа непосредственно, вполне отвечают впечатлениям целого ряда путешественников — людей различного положения и склада души и мысли — от югославской песенности. Действительно, на мой взгляд, — в ней особенно волнует душевная даль веков. Сербский, народный мелос целомудренно эмоционален и в своей эпической лирике (героические песни), и в духовных стихах, культовых напевах, и в различного рода думах. О душевном богатстве лирики любовной и говорить не приходится: ее волнующая красота звучит всегда весенней свежестью и исконной радостностью древних обрядов и поверий¹.

«Под стенами Задеры [Зара в Далмации], в пристани, против самых главных ворот, ночью, два славянина, сидя на своих лодках, на которых они привизили хворост для отопления, пели песни на сербском языке. Один запевал густым басом, а другой, спустя несколько тонов, подтягивал. Модуляции этого подпевала чудны, дики, извилисты, кудрявы; голос его увивался около монотонного голоса запевала, как плющ обвивается около дерева. В конце оба голоса сливались в один тон, пониженный в октаву против начального тона песни. Пение было так протяжно, странно, заунывно, что наводило тоску на душу. Я не мог понять содержания песни, но расслушал два слова: «милостив, исповедую». Это пение совершенно оригинально; наипаче извивы и переливы голоса другого певуна поразительны... Пение несколько походит на игру волынки».

Данное описание — очень меткое — относится к 1842 году и принадлежит человеку, хорошо, чутко разбиравшемуся в интонационной культуре и вообще в устном музицировании, а также в родной и нашему народу «технике запева-распева»². По эмоциональному впечатлению

_________

¹ Досадно мертвая книга (потому что лишена интонационной сущности в своем содержании и даже просто игнорирует слуховое восприятие, что абсурдно при данном объекте исследования) — Е. В. Аничкова, «Весенняя обрядовая песня на Западе и у Славян» (СПБ, 1903) — заключает в себе много ценного материала, раскрывающегося при знании «напевной стороны словесности».

² «Книга бытия моего, дневники, и автобиографические, записки епископа Порфирия Успенского». Том I (СПБ, 1894), стр. 40–41 и, далее, 92.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание