Выпуск № 1 (106) | 1947 - страница 54

1389 год, — приведшей страну под турецкое иго) и былины о подвигах народных героев-юнаков.

«...В гостинице, в которую привели меня мои новые знакомцы, было оттуда несколько сербов. Один из них был с гуслой, и по просьбе публики заиграл нам сербские песни.

Странное впечатление производят звуки этого инструмента и сопровождающее его пение. Вы слышите какой-то однообразный, хриплый скрип, который варьируется только понижениями и повышениями, ускореньями или замедленьем темпа; нет тут ни аккордов, ни гармоний — это идет все один и тот же голос. Певец, сначала уставившись в свой инструмент, начинает вдруг высокою сильной нотой какое-то воззвание, потом откинется назад, поднимет голову кверху, к небу, как будто взывая к нему и припоминая, обрывает станом и смолкнет; а в это время только быстрее забегает смычок, громче и выше захрипит и застонет струна; потом опять начнется мерное движение, и опять из груди певца вырвется прежняя высокая нота, не сходя с которой, он поет уже речитативом довольно долго, покуда не дойдет до патетического места, на котором он снова обрывает речь, и только застонет, и этот стон как бы эхом отзывается в потупившихся слушателях.

Пел он сначала про Бановича Стахиню, и эта песня без перерыва длилась более часу. Сколько ни было публики, все молчало, ловя только слово, выдающее юначество сербского героя, и сопровождая его возгласами одобрения.

Запел он про царя Лазаря и жену его Милицу, про Коссовскую битву. Тут уж не было почти речитатива: проговорит он два стиха, и обрывается его речь стоном, бьют об полы руками все присутствующие сербы, все шевелится и стонет. Эта короткая песня длилась также до часу, благодаря продолжительным паузам, потому что певец собирается с силами, чтобы вытянуть из себя слово, собирается с духом и публика, чтобы выслушать это слово, которое, что ни дальше, становится все тяжелее и грознее.

Добавление в виде рефрена: «Думаю, погиб он также» сопровождалось паузами, которые наполнялись стоном и судорожно быстрым движением смычка. А когда дело дошло до Вука Бранковича, что выдал царя на Коссове, и пропел ему певец — «проклят будь и род его, и племя», — «Проклят!», крикнули тут все и повскакали с мест, как будто бы ища изменника, предавшего все сербство.

Позже привелось мне слушать южно-русского певца Остапа Вересая; его пение мне сильно напомнило сербских певцов; та же манера стонать, варьируя тем однообразную мелодию, выражать чувство не самой мелодией, а известным жалостным тоном голоса, его дрожанием под напором сильного чувства, что невольно сообщается слушателю и заставляет его забывать недостаток мелодии и самого голоса, слабого, старческого; вас сковывает то горе, которое, очевидно, охватило певца, душит его и заставляет его голос дрожать и прерываться, и вы слушаете, боясь шелохнуться.

Но разница есть, и весьма ощутительная, как в манере, так и в целом тоне и духе. В то время как южно-русский певец начинает тихо, с низкой, очень слабой ноты, так что вы едва уловите момент, когда он начинает петь, и потом уж возвышает голос и начинает им вибрировать, усиливая тон и чувство, — сербский певец сразу начинает сильною, высокой нотой, сразу возбуждает вас и потом уже разрешается скороговоркой, где каждое слово является отчеканенным и им осмысливается чувство, выразившееся в первом возгласе. Южно-русская думка вас разжалобит, приведет в состояние грустной задумчивости; сербская песня доводит вас до отчаяния,

и вас взрывает это чувство, не давая места никакому раздумию, потому, что остается только или победить, или со славой погибнуть...»¹.

С этим эпосом соперничает задушевнейшая лирика крестьянских трудовых, обрядовых и любовных песен, совершенно неисчерпанная сокровищница эмоционально-изысканных — по своей проникновенности — напевов, лирика, принадлежащая как Сербии в ее обычном наименовании, так и сербам-хорватам, черногорцам, боснийцам и т. д. Так что, в понятие — сербская народная музыка устной традиции — необходимо включить n-ный ряд песенных и инструментальных «диалектов»; из них отдельные — с чрезвычайно своеобразным характером: словом, от попевочных речитаций былинных рапсодов и горных архаических кличей-зовов и «призывных распевов» Черногории — до изысканнейшей по своим потенциям к современной гармонии и импрессионистски-смелому интонационно-интервальному содержанию игры хорватских деревенских дудочников².

У того же К. Леонтьева есть литературный портрет, очень типичный для всей, популярной песенной культуры от Востока на Запад — от Эгейского моря к Адриатике и к Северу — портрет поющего грека в рассказе 1875 года Капитан Илиа. Ввиду типичности этого лирического отрывка и схожести с известными мне рассказами лиц, побывавших (в Сербии и Хорватии, позволю себе привести его здесь для наглядности:

«Капитан Илиа выходил часто под платан; садился и песни там пел с тамбурой³. Оденется получше, усы подкрутит, поет и как будто ни на кого не смотрит, а сам все видит. Пел он разное: и сельские, и городские песни знал, клефтские так пел, что ужас! О Джаке и о том, как две горы "Олимп и Киссамос" между собою спорят, и говорит Олимп: "Молчи, Киссам... Ты! турком стоптанный Киссам⁴. Я свободен; и на высоте моей сидит орел большой, и держит он в когтях своих молодецкую голову..." (Стихами я, жаль, не помню!). И любовные пел разного рода. Одну хорошую, которую сочинили, не знаю где — в Афинах или в Керкире или в Стамбуле. Эту я немного знаю на память:

Как ветер лист увядший, пожелтелой,
Уносит вдаль, безжалостно гоня, —
Так еду я, мой друг осиротелый,
О! я молю, — ты не забудь меня.

_________

¹ См. П. Ровинский, Сербская Морава. Воспоминания из путешествия по Сербии в 1867 г. «Вестник Европы», апрель 1876 года.

² О них имеются любопытные сведения в кратком, к сожалению, очерке в чешском музыкальном журнале «Tempo» (Listy Hudebni Matice, 1932, N№ 3/4): «Музыка хорватской деревни», Мирослав Крейчи. Любопытно, что приводимое в очерке описание пения хорватского рыбака, пения, доносящегося ночью с берега моря, совпадает по сути впечатления с приведенным мною выше фрагментом из Книги бытия моего русского наблюдателя начала 40-х годов прошлого века.

³ По-видимому, речь идет об одной из популярных на Балканах разновидностей древнейшего струнного лютне-домброобраэного инструмента — тамбура, чья родословная восходит к ассирийской эпохе, — занесенного в области Эпира, Македонии и на Адриатику вместе с исламом, и возможно, что о турецком tanbur bulghari или тамбурине. Играют на «славянском тамбуре» также плектром. (Примечание мое. — Б. А.).

4 Вероятно потому, что Киссам (древняя Осса) ниже и доступнее Олимпа и около много турецких селений. (Примечание К. Леонтьева).

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание