Д. Ойстрах выступил на отчетном концерте с исполнением концерта Чайковского. Ойстрах — талантливый, яркий и умный художник, лучший советский скрипач, по праву занявший первое место на ответственном международном соревновании. Сейчас, как и всегда, он находится в отличной технической форме: играет свободно и легко, интонация его кристально чиста, вкус — безупречен, чувство формы — безукоризненно. Но в исполнении концерта мы не ощутили, — быть может, за исключением канцонетты — той исполнительской свежести, того биения человеческого сердца, той непосредственности переживаний, которыми мы раньше восхищались в его трактовке концерта Чайковского.

Мы верим в замечательное дарование Ойстраха, и это вселяет в нас уверенность, что артист сумеет найти «новое» в «старом» и что его интерпретация гениального творения Чайковского снова наполнится жизнью.

Солистом 2-го симфонического концерта, которым дирижировал К. Зандерлинг, выступил пианист М. Хальфин, исполнивший 2-й концерт Рахманинова.

М. Хальфина мало знают за пределами Ленинграда: о получении им в 1933 году второй премии на Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей давно забыли, а московская эстрада, к сожалению, закрыта и для Хальфина, и для многих других ленинградских исполнителей. Между тем, за последние годы талантливый пианист, не слишком часто появляющийся и на большой эстраде Ленинграда, значительно вырос. Как и Мравинский, Хальфин растет в тесном содружестве с композиторами: в течение ряда лет он неустанно пропагандирует фортепианную и камерную музыку ленинградских композиторов. Прелюды, квинтет и трио Шостаковича, концерты Евлахова и Клюзнера, фортепианная и виолончельная сонаты Лобковского, трио Свиридова — все эти и ряд других произведений советских композиторов нашли в лице Хальфина вдумчивого и чуткого интерпретатора.

Исполнению Хальфина присущи волевой ритм, теплота интонации и превосходное владение колористической гаммой фортепиано. Эти качества пианиста сказались и в отчетном выступлении, хотя интерпретации пианиста мешал аккомпанемент оркестра — грузный и «метрономичный». Хотелось высказать лишь один упрек исполнителю. Под несомненным влиянием рахманиновской интерпретации (в граммзаписи) М. Хальфин в ряде мест концерта ритмически «оттягивает» отдельные звуки мелодии. Это не вяжется с характером прочтения М. Хальфиным всего рахманиновского концерта и кажется поэтому нарочитым. Пианист имел заслуженный успех у аудитории и мастерски сыграл на бис «Юмореску» Рахманинова.

К. Зандерлинг, исполнивший в этом концерте 4-ю симфонию Чайковского, как художник — полная противоположность Мравинскому: если последний сочетает горячее сердце с холодным умом, то Зандерлинг суховат, по всей видимости, являясь сторонником так называемого «объективного исполнения», против которого столь решительно выступал в свое время Антон Рубинштейн. К. Зандерлинг, бесспорно, отличный музыкант, имеющий большой опыт дирижерской деятельности, превосходно знающий текст партитуры и обычно дирижирующий на память. Порой ему удается так сродниться с исполняемой музыкой, так вдохновиться ею, что от «объективного» исполнения не остается и следа. Нам запомнилось, например, вдумчивое и глубокое исполнение дирижером симфоний Дворжака и Танеева.

Но 4-я симфония Чайковского не удалась Зандерлингу. Он, как и обычно, превосходно знает нотный текст партитуры, он знает звуковысотную ткань, метрический костяк, темп, динамику, артикуляцию, инструментовку. Он стремился к тому, чтобы все было «верно»: «верно» по звуковысотности, «верно» по динамике, по темпу, по ритму и т. д. Но наличие ряда внешних «показателей точности» совсем не означает еще точной передачи смысла интерпретируемого. «Верным» может быть названо лишь такое исполнение, которое передает поэтическую идею произведения, обаяние художественного замысла. И вот с этих позиции исполнение К. Зандерлингом симфонии Чайковского представляется нам формальным и, следовательно, ложным.

Ленинградская консерватория продолжает начатые еще в довоенные годы камерные концерты — «понедельники».

Первый концерт нынешнего сезона был посвящен Глинке. Значительный интерес представляла программа этого концерта, включившая ряд малоизвестных камерных произведений великого русского композитора (патетическое трио для фортепиано, кларнета и фагота, фортепианные ноктюрны и тарантеллу, четырехручные фортепианные пьесы: «Каприччио на русские темы» и «Первоначальную польку»).

Концерты консерватории ставят себе серьезные задачи: они знакомят молодежь (главным образом, студенческую) с лучшими камерными произведениями русской— советской и классической — и зарубежной музыки: вместе с тем, они должны показать образцы высокой исполнительской культуры.

К сожалению, исполнительский уровень на отчетном концерте был неровным: отлично исполнены были инструментальные номера программы (трио в составе профессоров Серебрякова, Васильева и доцента

Генслера: фортепианные пьесы — профессор Н. И. Голубовская и ассистент Шемелинова); серо, трафаретно и буднично — вокальные (Семизорова и Бутягин).

Святослав Рихтер с успехом дал цикл концертов и сумел за короткий срок завоевать любовь ленинградцев. Нам довелось быть лишь на одном из этих концертов, на котором пианист играл музыку Чайковского и Рахманинова.

Содержательнейшая интерпретация С. Рихтером музыки русских композиторов полна целомудрия и содержательности, лишена какой бы то ни было слащавости и сентиментальности. Звук артиста — еще в прошлый приезд к нам в Ленинград резковатый в сфере forte — приобрел сейчас новые качества: в нем нет чувственной прелести, расплывчатости; он — ясен, точен, компактен и звенит металлом.

С. Рихтер бесконечно даровитый художник и доказывает это тем, что даже самое «простое» он умеет делать выразительным и глубоко впечатляющим. Пример: исполнение обаятельной миниатюры Чайковского «У камелька». Несколькими штрихами — и, прежде всего, характером звучания — пианисту удалось в средней части пьесы выразить переживания человека, задумчиво сидящего у камелька и следящего в полутьме, в сумраке, за едва приметными колебаниями легких теней. Вспоминались пушкинские строки, взятые Чайковским эпиграфом к этой пьесе и отлично раскрытые пианистом: «У мирной неги уголок ночь сумраком одела, в камине гаснет огонек, и свечка догорела...».

В сонате Чайковского многое было сыграно превосходно (в частности, — средние части, особенно Andante). Но метод, с помощью которого пианист стремится передать целостность крайних частей сонаты, представляется нам неубедительным. Пианист как бы смотрит здесь на музыку сверху, с птичьего полета. Он подчеркивает общий характер движения, основные контуры произведения, а сам остается лишь наблюдателем. В нескольких местах С. Рихтер чудесно и обаятельно «раскрывает» тот или иной эпизод, но затем снова перед слушателями проносятся лишь контуры и силуэты, объединенные единством темпа.

Вдохновенное исполнение рахманиновских прелюдов и «Этюдов-картин» завершило этот интересный концерт московского пианиста.

Л. Баренбойм

Концерт Святослава Рихтера¹

Есть концерты, о которых не писать нельзя и в то же время писать чрезвычайно трудно. Они настолько ярки и впечатляющи, настолько подавляют своей стихийной силой, что всякие словесные комментарии к ним выглядят жалкими и скудными.

Именно к таким концертам следует отнести рецензируемое выступление Святослава Рихтера. От самых первых аккордов до последнего bis’a пианист держал аудиторию в состоянии необычайного напряжения и изумления. Что за непреклонность творческой воли, что за властность и темперамент у этого артиста! Какая выпуклость и яркость исполнительских образов! Какая всесокрушающая, не знающая предела виртуозность! Если раньше Рихтер в порыве увлечения давал подчас слишком много и тем самым несколько загромождал, отяжелял свое исполнение, то в этом концерте он неуклонно шел к простоте и ясности.

Поистине, Рихтер — пианист удивительного размаха и смелости. В игре его нет никакой недоговоренности, никаких намеков. Нет туманных контуров, неясных очертаний; нет размягченности и вялости. Все очень четко, определенно, ясно, устойчиво. Это не полутень, не сумерки: действие развертывается при ярком свете. Вот почему соната Чайковского — произведение, достаточно хорошо известное, — предстала пред нами с совершенно новой стороны: словно колосс, высеченный из цельного куска гранита. Каждая деталь, каждая нота в ней были подчинены настроению всего целого; все двигалось, перемещалось, расчленялось, снова строилось, следуя необходимости могущественного ритма. Быть может, кое-что при этом и ускользнуло от внимания пианиста. Так, например, во второй части сонаты не были выявлены некоторые тонкости музыкального контура; эпизод Moderato con animazione утратил свою нежную интимность; полуугасшая и уснувшая звучность заключения (dolcissimo, ррр) приобрела несколько реальный характер и т. д. Но вряд ли можно поставить

_________

¹ Московская государственная филармония: концерт лауреата Всесоюзного конкурса, пианиста Святослава Рихтера. Большой зал консерватории, 26 ноября 1946. В программе: Чайковский — Большая соната ор. 37, четыре пьесы из цикла «Времена года» («Белые ночи», «Баркарола», «На тройке», «У камелька»); Рахманинов — «Музыкальней момент» C-dur ор. 16, Мелодия ор. 3. «Полишинель» ор. 3, Мелодия ор. 10, «Этюд-картина» es-moll ор. 33, Полька.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Концерт Святослава Рихтера1

Содержание

Концерт Святослава Рихтера¹