Выпуск № 8 (102) | 1946 - страница 6

фонии вопросы. Трагедия оставалась без разрешения, без преодоления, без вывода...

«...Страдание, вызванное злом, — не преодолевается, не побеждается», как справедливо отметил в своем докладе о 8-й симфонии Н. Тимофеев. Необходимый вывод из трагических коллизий не был сделан, был подменен идиллической пасторалью.

В чем же здесь дело? В конструктивной ошибке? В изъянах формы? — Очевидно, и в этом, но в этом уже как следствии. Основная причина, разумеется, в том, что «непреодоленные страдания», «неразрешенная трагедия войны» (а ведь 8-я симфония посвящена теме Великой Отечественной войны) — это не то решение, к которому должен был привести весь ход развития симфонии.

9-я симфония Шостаковича была первым симфоническим произведением, прозвучавшим после окончания войны. Естественно, что слушатели ждали ее с большим интересом. Однако симфония эта не оправдала надежд, которые на нее возлагались. Симптоматично уже то, что одни критики объявили эту симфонию «симфонией победы», другие — «симфонией-комедией», третьи — «симфонией-скерцо», четвертые — «симфонией-памфлетом». Одни заявили, что по своей трагедийной силе симфония эта стоит в одном ряду с 5-й, 7-й и 8-й симфониями Шостаковича; другие вовсе отказались признать в ней какое-либо идейное содержание.

Разумеется, одно и то же произведение может вызвать различные, даже взаимоисключающие оценки, но столь большая пестрота и противоречивость в определении содержания и качества 9-й симфонии — может быть объяснена лишь некоторой пестротой самого сочинения, нечеткостью идейно-композиционного замысла.

Нельзя требовать от художника, чтобы все его произведения были одинаково глубоки и значительны по своей философской концепции; ведь и у Бетховена были не только 3-я, 5-я и 9-я симфонии, но и 4-я, и 8-я, и никто его в этом не упрекает. Но ведь и 4-я и 8-я симфонии целостны и едины в своем жизнеутверждающем мировоззрении; в них Бетховен расширял диапазон своего творчества, а не превращал искусство в забаву; он завоевывал в них новые области демократического симфонизма и, следовательно, не отступался от определявших все его творчество идей. И поэтому эти симфонии живут вот уже более ста лет наряду с другими его симфониями, значительно более глубокими и содержательными.

Поэтому, говоря о 9-й симфонии Шостаковича, мы были бы неправы, упрекая ее в том, что она лишена такого же грандиозного замысла как 7-я симфония. Мы критикуем Шостаковича за то, что он не напел в ней единой, определяющей ее идеи, не наполнил ее целостным мировоззрением, за то, что не вся она согрета теплотой человеческого чувства, за то, что в момент, когда наш народ, победоносно завершив войну, приступил к реализации планов великих работ, — он отошел в сторону от глубоких, серьезных творческих задач. Блеск и мастерство, с которым выполнена симфония и даже отдельные превосходные эпизоды, не определяют целого.

В ходе дискуссии о 9-й симфонии Шостаковича, проведенной в Союзе композиторов в декабре 1945 года, обнаружились самые противоречивые точки зрения на это сочинение; однако в дискуссии приняло участие очень малое количество критиков и еще меньшее количество композиторов. Обсуждение этой симфонии нельзя считать законченным. Союзу композиторов следовало бы провести серьезную дискуссию

о двух последних симфониях Шостаковича, чтобы до конца разобраться в тех противоречивых и идейно-художественных ошибках, которые несомненно имеются в них. Долг нашей критики прямо и честно указать Шостаковичу на эти ошибки и тем самым помочь ему в дальнейшем его творчестве. У Шостаковича достаточно достоинств, чтобы не возводить его недостатки в ранг достоинств, — как это делают некоторые наши критики.

Было бы, однако, неверным за большой фигурой Шостаковича не видеть недостатков и ошибок, проявляющихся в творчестве других композиторов. Следовало бы, например, внимательно приглядеться к тому, как развивается наша композиторская молодежь, в частности, к той творческой атмосфере, в которой воспитываются композиторы — студенты консерватории. Недостаточное внимание к вопросам идейного воспитания начинающих композиторов, к выработке у них здорового художественного миросозерцания привело к тому, что в среде композиторской молодежи в последнее время довольно заметно выявились конструктивистские тенденции, увлечение легковесной, безыдейной музыкой, тяготение к чуждому нам «западническому» аэмоционализму.

Эти весьма опасные симптомы отчетливо обнаруживаются в творчестве ряда молодых, одаренных композиторов, сравнительно недавно вышедших из стен консерватории. Разве не говорят об этих симптомах такие, скажем, произведения, как экспрессионистическая «Поэма о луне» Белорусца, оранжерейные «Китайские миниатюры» и романсы на слова американских поэтов («Усталый блюз» и др.) Пейко, пустые безделушки («Каприччио», «Дивертисмент» и др.) Мееровича, даже не пытающегося поставить перед собой более серьезные творческие задачи.

Серьезные возражения вызывает и многое в творчестве талантливого молодого композитора Вайнберга. Слишком много в его сочинениях головного конструирования; часто усложненность технических средств заслоняет, стесняет выражение искреннего чувства и не дает развиться ясной мелодической мысли. Вместо того, чтобы помочь Вайнбергу выйти на широкий путь подлинно-демократического искусства (а стремление к этому проявляется в некоторых его последних сочинениях), критика либо умалчивает о его недостатках, либо пытается доказывать, что именно эти недостатки и являются сильной стороной его музыки.

Обращаясь к творчеству композиторов старших поколений, мы и здесь найдем примеры отхода от серьезных идейно-творческих задач. Выражается это весьма по-разному. Иной раз — это холодное, бездушное стилизаторство в духе композиторов прошлого века (Элегии Мосолова).

Полагая, что формалистические тенденции разгромлены в нашей музыке окончательно и что появление формалистических рецидивов у нас уже невозможно, мы иногда проходим мимо таких явлений, которые как раз и являются образцами формализма. Именно к такого рода явлениям относятся партитуры Бэлзы, которые постепенно, одна за другой, выпускаются в свет нашими издательствами (1-я симфония — Укриздат, 1943; Лирическая поэма — Музгиз, 1944; 2-я симфония — Издательство Союза советских композиторов, 1946). Особенно это относится ко 2-й симфонии, лишенной живого дыхания, воскрешающей худшее, что было рождено музыкальным модернизмом 20-х годов у нас и что он до сих пор продолжает порождать на Западе. Это — сухое комбинирование звуков, за которым нет ни чувства, ни мысли. Нужно

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание