Вторичная жизнь русской народной песни
в операх советских композиторов

Н. БРЮСОВА

Очень часто, когда творчество композитора оценивается с точки зрения его близости народному творчеству, оценка ограничивается лишь суждением о том, использует ли композитор в своих произведениях подлинные народные мелодии или, «беря лишь народные попевки», создает свои собственные, в народном духе, мелодии.

Выражение — «берет народные попевки» само по себе еще ничего не объясняет в процессе творчества. «Попевка», слово музыкальной речи, получает свой смысл лишь в связи с ее остальными элементами; композиторы, говоря народным языком, берут не «попевки» только, а склад народной песни в ее целом.

Часто «композиторские народные» мелодии имеют прообразы среди «подлинных народных». Песня Любаши из «Царской невесты» Римского-Корсакова очень близка всем известной «Лучинушке». Хор «Ой, не буйный ветер завывал» из «Князя Игоря» Бородина своими наиболее выразительными чертами напоминает мелодию песни «На родимую сторонку» из сборника Мельгунова. Песня Садко «Ой, ты, темная дубравушка» мало чем отличается от мелодии песни «То не ястреб совыкался» из сборника, составленного самим автором оперы, Римским-Корсаковым. В отношении «народных песен» советских композиторов такие прообразы указать труднее; но часто бывают они и здесь, только, может быть, более далекие, связанные с композиторской мелодией лишь несколькими выразительными чертами.

Песня может и не иметь никаких, даже далеких прообразов, а мелодия всё-таки будет близка народной. Значение в данном случае имеют не отдельные «попевки», а общие черты, характерные для русской народной песни.

Наиболее значительные из этих черт следующие:

Первая черта — большая простота и сдержанность в выражении чувства. Певец ни в словах, ни в мелодии не описывает его в подробностях, не любуется им, рассказывает из пережитого только то, что может сказать всем. Рассказывает простыми словами поэтической и музыкальной речи, но так, что в этих словах ясно слышно вложенное в них глубокое содержание.

Другая черта — четкая образность и в словах, и в мелодии. «Из песни слова не выкинешь», — значит, в ней каждое слово нужно. Абстрактных понятий в народной песне нет, — значит, каждое слово и каждое движение мелодии должны быть образно выразительны.

И третья — изображение развивающихся чувства и мысли не по заранее намеченной схеме, а непосредственно по ходу их постепенного развертывания, роста и угасания.

И в простом использовании «подлинной народной» мелодии, и в создании собственной «композиторской народной» мелодии художник может сберечь и углубить эти черты и может утерять их, нарушить контекстом чуждым народному стилю. И «подлинная народная» и «композиторская» мелодии могут быть близки и могут быть чужды народному творчеству. Композитор, став создателем больших и сложных музыкальных форм, не утрачивает тем самым права быть и «народным певцом», создавать новые народные песни.

Но задача советского композитора не только в том, чтобы просто повторить народную мелодию, лишь приспособив ее к современным формам музыки, к тембрам современных инструментов и условиям концертного или сценического исполнения. Композитор может сделать большее — выявить «скрытые потенции» произведения, сложенного «гениальным, таящим в себе искру божества», — как называл его Римский-Корсаков, — народным автором, увидеть и раскрыть то, что народный певец еще неясно угадывал, смутно ощущал. Композитор может дать песне новую, «вторичную» творческую жизнь.

Русская народная песня в советской музыке звучит всё чаще и шире. Пишется много ее обработок. Пишутся на ее основе «Русские симфонии», увертюры, квартеты и т. д. Но особенно ясно ощущается ее значение в советской опере.

В опере народная песня всегда живет «вторичной» жизнью. Она может рисовать действующих лиц драмы и совершающиеся на сцене события и может, наоборот, выражать что-то контрастное этим происходящим на сцене событиям; может быть вставлена в действие точно такой, какой ее поют народные певцы, даже в показанной на сцене соответствующей бытовой обстановке, и может получить иное, измененное композитором назначение. Но во всех случаях она будет жить новой жизнью, врастет в музыкально-драматический замысел. Ценность и высота замысла определят ценность и высоту этой «вторичной» жизни песни; в зависимости от него раскроются те или иные ее «скрытые потенции».

Глубокое врастание народной песни в строение оперы, ее органическая связь с образами действующих лиц заставляют композитора особенно сильно ощущать значение народного творчества как чего-то большого, значительного, оплодотворяющего его собственное творчество, со своей стороны, тоже новой, могучей жизнью.

Если композиторы иной раз, творя «вторичную» жизнь народной песни, не вполне осознают громадное, может быть, даже решающее для всей советской музыки значение этого творческого момента, то, надо думать, что интуитивно они чувствуют это всегда.

Видно это уже из того, что всё заметнее начинает изменяться самый способ использования народной песни в опере. Для композитора-классика высшим достижением было, если говорить об этом словами ученика Балакирева А. А. Оленина¹— «найти те звуки, которые были бы национальными, слиться с той природой, которая породила и творчество народа...». Тенденция же советского оперного творчества заключается в том, чтобы, сохраняя стиль народного творчества в его существе, раскрыть в народной песне нечто новое, чего не мог раскрыть народный певец прошлого времени, живший другой жизнью, иначе смотревший на нее, лишь предчувствовавший ее будущее обновление.

Эта тенденция проявляется в очень различных формах, часто еще далеко не совершенных.

_________

¹ А. А. Оленин неизданные «Воспоминания о М. А. Балакиреве».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Вторичная жизнь русской народной песнив операх советских композиторов

Н. БРЮСОВА

Содержание

Вторичная жизнь русской народной песни
в операх советских композиторов