Выпуск № 8 (102) | 1946 - страница 34

Вторая часть — почти причет, плач:

Прим.

Первая часть напева, после того, как отзвучала песня, больше не повторяется. Вторая, наоборот, широко развернута как тема, — в виде скорбной короткой инструментальной мелодии между строфами напева, а потом после возгласов: «Царя с престола сняли! Конец войне!» — в виде преображенной боевой мелодии свободы. Но, может быть, этим убедительнее всего подчеркнуто значение именно первой, только три раза, в трех строфах прозвучавшей мелодии. Композитор хочет оставить неприкосновенным первое возникшее от нее впечатление.

Драматургически вся эта картина построена недостаточно выпукло, недостаточно ясно рисуется линия нарастания событий. Но значение первых фраз напева ощущается очень четко.

Нельзя назвать совершенным и строение всей мелодии в целом. Дзержинскому не удалось сделать ее такой же песенно-широкой и полной, как мелодии подлинных донских народных песен. Все сильные и гордые слова, предчувствия первой победы народа над его угнетателями, какие мог сказать композитор, выразились в нескольких коротких мелодических фразах. Но в этих коротких фразах отразилось народное чувство, скрыто поднимавшееся в мыслях и в душе народа в те тяжелые, готовившие к великим событиям дни.

Сходно звучат в «Тихом Доне» такие же «композиторские народные» песни Аксиньи, Натальи. Они тоже не развернулись в широкую песенную форму, но и в них есть ядро, которое показывает, что в их основе лежат «подлинные народные» песни, переосознанные композитором.

В своем дальнейшем творчестве Дзержинский не повторил этой попытки. Песни в «Поднятой целине» и в «Грозе», может быть, цельнее и шире развернуты, чем в первой опере Дзержинского, но в них нет

зародышей той новой, «вторичной», жизни, которая, хотя и на короткие мгновения, всё же ясно слышалась в песнях «Тихого Дона».

Можно думать, что Коваль в «Емельяне Пугачеве» придал новый характер народной песне не стихийно и не интуитивно, а сознательно.

Все мелодии в его опере, кроме одной, — «танца русской девушки», взятой из песни «Я сидела либо день, либо два, под окошечком сироточка одна» (сборник Римского-Корсакова), — также являются «композиторскими народными».

Но Коваль изменяет характер не всех своих «народных» песен. В картине народного гулянья на Уральском заводе, в картине свадьбы Пугачева и Устиньи звучат хоровые и плясовые мелодии, просто похожие на подлинные народные. Коваль стремится лишь к тому, чтобы сделать их такими же тонкими и изящными, как мелодия «Я сидела либо день, либо два».

По-иному звучат мелодии, близкие старым песням каторги и ссылки.

С такой «песни каторжников» начинается пролог оперы:

Прим.

Уже одно то, что песня сразу заполняет собой всю звуковую картину, — при ее возникновении все другие голоса смолкают, а потом весь народ начинает петь ее с каторжниками, — указывает на большое значение, какое придает ей композитор. Напев продолжает звучать и после того, как песня допета до конца, он поется без слов, «с закрытым ртом». Песня смолкла, но остается ее аккомпанемент.

В этом напеве такое же, как и в подлинных старых песнях каторжан, скованное движение и такие же врывающиеся в него, как бы требующие широты и воли, размахи голоса. В нем даже еще больше сдавленности, скованности. Каждая фраза заканчивается неустойчивым напряжением, чем дальше, тем все более тяжелым («в ка-мен-ный о-строг...»). Но нет ни одного мгновения, где бы слышалось горькое

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Прим.

Прим.

Содержание