Выпуск № 10 (83) | 1940 - страница 30

дента, «меланхолическою своею гармониею необыкновенно мне понравилась»¹.

Любопытно, что автор письма-рецензии ни разу не назвал Алябьева, в то время как о музыке его он отзывался восторженно. Повидимому, имя Алябьева не было упомянуто по указаниям местного начальства, боявшегося навлечь на себя неудовольствие верховной власти. Алябьев был ссыльным, и его открытая концертная деятельность представлялась несовместимой с его положением. К организации же концерта имел некоторое касательство генерал-губернатор Западной Сибири, о чем говорится в той же корреспонденции; поэтому Алябьев был умышленно оставлен в тени.

Что такая догадка имеет основание, свидетельствует приводимый ниже документ — отношение генерал-губернатора Западной Сибири Вельяминова 1-го на имя Броневского «о лишенных чинов и дворянского достоинства Алябьеве и Шатилове»².

«К крайнему прискорбию моему, — читаем в этом документе, — дошло до сведения моего, что находящиеся здесь в гор. Тобольске на жительстве лишенные чинов и дворянского достоинства Александр Алябьев и Николай Шатилов не только приглашаются некоторыми чиновниками на обеды и на званые вечера, но имеют вход во все публичные собрания, и даже по приглашению их на завтраки и обеды чиновники к ним съезжаются.

Таковое внимание к Алябьеву и Шатилову и самое их поведение, столь противное законам, а особливо 5 пункту 410 ст. Учреждения об управлении губерний, долженствовало бы обратить внимание господина управляющего Тобольскою губерниею, и ему следовало бы при самом начале положить оному преграды, но он, презрев тем, на что надлежало бы обратить строгий надзор, довел до того, что люди благомыслящие начали по справедливости упрекать здешнее начальство в непростительном потворстве законами осужденным преступникам потому только, что они богаты и имеют связи с людьми сильными, и допускаю, что ко всем впадшим в преступлении должно иметь сострадание, но оно должно иметь пределы; а приятельское отношение с Алябьевым и Шатиловым выходит уже из оных, и начальством отнюдь не должно быть дозволено.

Вследствие чего я предписал ему, г. управляющему губерниею, сделать известным всем здешним сословиям, чтоб они, Алябьев и Шатилов, как осужденные законами, в обществах и собраниях принимаемы не были и чтоб он имел над сим надзор обще с г. г. прокурором, стряпчим и здешнею полициею, а им самим, поставив на вид неприличное их поведение, объявил, что сколь я ни сострадаю в их положении, но по званию моему не могу дозволить им того, что законы воспрещают, и есть ли они продолжать будут вести себя несообразно своему теперешнему состоянию, то я, хотя с сокрушением сердца, но вынужден буду употребить средства, которые будут им неприятны.

О чем считаю нужным дать знать и Вашему превосходительству для объявления о том и по военному ведомству»³.

Однако и после этого строгого предписания, в том же 1828 г. мы встречаем

_________

¹ Может быть, это была увертюра f-moll, копия партитуры которой имеется в архиве Алябьева.

² От 29 мая 1828 г. № 815. Гор. Тобольск. Николай Александрович Шатилов, женатый на сестре Алябьева Варваре, был сослан по тому же делу о карточной игре, что и А. Алябьев.

³ Копия с копии отношения Вельяминова 1-го, полученная мною из Архивного отдела УНКВД по Омской области. — Б. Ш.

Алябьева и его шурина на празднике у местного почт-директора Мюллера¹. Среди гостей присутствуют иностранные путешественники: директор обсерватории в Христиании Христоф Ханстеен, лейтенант Дэ и молодой ученый натуралист Адольф Эрман. Почетных гостей знакомят с обоими «несчастными» (так обычно называют здесь осужденных). Ханстеен сохранил память о «выдающемся музыканте», виртуозно игравшем на фортепиано и «искусном композиторе» Алябьеве. Этот, по описанию Ханстеена, красивый и сильный человек, «с глазами предводителя разбойников», подарил норвежскому ученому колыбельную, «с трогательным припевом — Баю-баюшки, баю»².

Таким образом, и после строгого внушения генерал-губернатора Алябьев и Шатилов продолжали появляться «в обществах и собраниях». Остается думать , что предписание Вельяминова не было рассчитано на безусловное его выполнение, а носило формальный характер.

Бывший подполковник Алябьев и экс-камер-юнкер Шатилов попрежнему приглашались на званые вечера к местным чиновникам. А ссыльный «музыкосочинитель» при молчаливой поддержке начальства продолжал управлять в Тобольске, по выражению Словцова, «поэзией уха и сердца». Самому Вельяминову не раз приходилось пользоваться услугами своего талантливого поднадзорного — «тобольского Россини».

Через Тобольск в августе 1829 г. проезжал знаменитый немецкий натуралист и путешественник Александр Гумбольдт, совершавший со своими сотрудниками Розе и Эренбергом научное путешествие по Уралу и Сибири. В честь прославленного гостя Алябьев сочинил гимн для хора с оркестром, на слова Ивана Черкасова, «гвардии штабс-ротмистра»³ .

Гумбольдт остался доволен хором Алябьева и взял партитуру с собою за границу. Гимн был исполнен в Берлине. В письме к Вельяминову Гумбольдт просил его передать Алябьеву, что гимн произвел у них благоприятное впечатление («многие остались довольны», сообщал Алябьев⁴).

_________

¹ О нем см. Бантыш-Каменский, «Шемякин суд в XIX столетии». «Русская старина», 1873.

² См. французское (дополненное) издание книги Ханстеена «Воспоминания о путешествии по Сибири»: Chr. Нansteen, Souvenirs d’un voyage en Sibérie. Traduit du norvégien par m-me Colban et revut par m-rs Sedillot et de la Roquette. Paris. 1857. Pp. 142–144. Ханстеен и его спутники пробыли в Тобольске с 7 октября по 12 декабря 1828 г. Они присутствовали, между прочим, на репетиции того самого концерта, о котором шла речь выше. Концерт должен был состояться еще в ноябре 1828 г., но был отложен из-за траура по императрице Марии Федоровне (ср. также цит. корреспонденцию в «Московском телеграфе»). Гостям удалось прослушать только первое отделение программы, так как в антракте полицмейстер объявил о смерти императрицы и репетицию прекратили. «Мы лишились вследствие этого, — пишет Ханстеен, — истинного наслаждения». Отзываясь весьма лестно о музыкальном исполнении тобольских аматеров, путешественник замечает: «Эти пьесы были так хорошо исполнены, что наши любители в Христиании могли бы позавидовать...»

³ Полное заглавие гимна в честь Гумбольдта таково: «Гимн на случай посещения его высокопревосходительством бароном Александром Гумбольдтом училища Сибирского линейного казачьего войска 1829 г. августа...» (на сохранившемся автографе партитуры, находящемся в музее им. Н. Г. Рубинштейна в Москве, точная дата не проставлена). К партитуре приложен французский перевод текста, в котором «сыны Сибири отдаленной» приветствуют своего «знаменитого посетителя» — «кому дивится свет, кому все таинства открыты природы и ее чудес...»

Кроме этого гимна и «Элегии», исполнявшейся в концерте 20 января 1829 г., Алябьев написал на слова Черкасова еще одно произведение — «Песню донской казачки» («Очи»), посвященную С. Б. Броневскому.

⁴ См. письмо к А. Н. Верстовскому из Оренбурга от 20 марта 1834 г. — в альбоме Верстовского, хранящемся в Государственном театральном музее им. Бахрушина в Москве.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание