Выпуск № 12 (74) | 1939 - страница 27

некоторые формальные и стилистические приемы и пытается этими приемами передать свои неглубокие мысли и небольшие чувства.

Творческий метод Шапорина чужд подобному пассивному заимствованию. Испытывая влияния творчества «кучкистов», Шапорин перенимает у них не только внешние особенности их стиля, но также глубину и благородство их музыкального мышления. В результате получается не только внешнее сходство, но и внутреннее органическое родство. Вот почему Шапорина нельзя обвинять в эпигонстве. Правильнее здесь будет говорить об академизме музыкального языка. Академизм — понятие, исключающее новаторство, но тем не менее далеко не всегда имеющее отрицательный смысл. Академизм Шапорина — явление положительное: во-первых, потому, что Шапорин исходит от необычайно плодотворных традиций русской классической музыки; во-вторых, потому, что эти традиции вполне соответствуют теме произведения, и, в-третьих, потому, что у Шапорина нет «тупого, рабского, слепого подражанья», — т. е. эпигонства.

Очень поучительно сопоставить с «Куликовым полем» кантату С. Прокофьева — «Александр Невский». Бесспорно, что Прокофьев, так же как и Шапорин, исходил от традиций великих русских классиков — Бородина, Римского-Корсакова, Мусоргского. Об этом особенно ярко свидетельствуют монументальный, эпический хор — «Вставайте, люди русские», хор — «А и было дело на Неве-реке», проникновенно-скорбная песня девушки («Мертвое поле»). Однако кантата Прокофьева — не есть произведение академическое. Она является образцом подлинного творческого новаторства. Об этом с особенной силой свидетельствует центральный раздел кантаты — «Ледовое побоище», отличающийся не только своеобразием и индивидуальной яркостью языка, но и подлинной новизной содержания. Прокофьева здесь сравнительно мало интересуют задачи чисто изобразительного порядка (столь привлекающие обычно авторов музыкальных батальных картин). Все внимание композитора сосредоточено главным образом на показе внутреннего, морально-психологического облика борющихся сторон. С изумительным мастерством композитор передает варварскую жестокость, слепой фанатизм «псов-рыцарей» и благородное мужество, молодецкую удаль славных русских дружинников. При этом он пользуется достаточно распространенным приемом, характеризуя враждебные стороны двумя темами, — сперва чередующимися, а затем сплетающимися друг с другом. К тому же приему прибегнул и Коваль в своем «Емельяне Пугачеве». Но у Коваля этот прием носит несколько внешний характер, у Прокофьева же он приобретает глубокий смысл. Если сцена битвы в «Пугачеве» воспринимается как механическое чередование контрастных мелодий, то в «Ледовом побоище» мы видим борьбу двух полярно-противоположных образов. Один из них вызывает в слушателе очень теплые сердечные чувства, другой — ненависть, отвращение, гнев. Таким образом «Ледовое побоище» — не только батальная картина, но произведение с большим идейно-психологическим содержанием. И в этом его отличие от многих других образцов музыкальной батальной живописи¹.

В целом, «Александр Невский» — произведение огромных художественных достоинств. Подобно сюитам «Ромео и Джульетта», оно говорит о том, что дарование Прокофьева вступило в период нового пышного расцвета

_________

¹ По основной идее «Ледовое побоище» отчасти близко гениальной «Сече при Керженце» из «Сказания о граде Китеже» Римского-Корсакова. Однако, в силу крайне узких временных рамок, «Сеча» не дает того широкого развития двух основных образов, какое есть в «Ледовом побоище».

Особенно отрадно отметить, что наряду с возрождением лучших черт раннего творческого периода, в музыке Прокофьева появились новые, очень важные черты: большая идейная глубина и захватывающий жизненный драматизм. Эти черты очень характерны для «Александра Невского», для «Ромео и Джульетты» и совсем не характерны для ряда прежних прокофьевских сочинений.

«Александр Невский» и «На поле Куликовом» демонстрируют два различных метода художественного отображения исторических событий. Один метод — основан на возрождении старых, высоко ценных художественных традиций; другой — на дальнейшем развитии этих традиций. Один метод свойственен творчеству академического стиля, другой — творчеству подлинно новаторскому. Конечно, оба метода приемлемы, возможны. Но в принципе более плодотворен тот творческий метод, который основывается не только на использовании старых достижений, но и на новых творческих открытиях, новых завоеваниях.

Оратория «Емельян Пугачев» М. Коваля производит очень сильное впечатление. Особенно захватывают и волнуют наиболее драматические разделы — «Предательство», «Казнь». Из первой половины оратории, в целом менее удачной, хочется выделить тонко сделанный хор — «Ой, земля, земелюшка». Ярко звучит песня: «А ну, вставайте, поднимайте паруса!».

Коваль стремится к предельной драматизации ораториальной формы, динамизации ее музыкально-драматического развития. Его оратории поэтому присуща большая оперность (в хорошем смысле этого слова), большая драматургичность. Оратория Коваля — это не столько рассказ о действии, сколько само действие. В результате, иногда положительно забываешь, что слушаешь произведение концертного, а не музыкально-сценического типа. Слушая музыку Коваля, как бы видишь события, о которых эта музыка повествует. Начинает казаться, что на эстраде стоят не артисты, а живые исторические персонажи — Пугачев, Устинья, восставший народ. Подобная «активизация» внимания слушателей до настоящего времени была достоянием лишь оперного жанра.

Огромная драматизация и театрализация ораториальных форм является тем новым словом, которое сказал Коваль в «Пугачеве». Вместе с тем, это наиболее сильная и подкупающая сторона его оратории.

Выдающиеся достоинства оратории Коваля не могут, однако, всецело заслонить ее недостатки. В оратории Коваля ощущается явный, перевес вокальной части над инструментальной. Превосходно владея хором, Коваль значительно слабее в области оркестровой: у него нет того широкого симфонического развития, которое есть, например, у Шапорина. Отсутствие большого дыхания, длительных музыкально-эмоциональных волн сообщает музыке «Пугачёва» некоторую разорванность. Недостаточная симфоничность музыкального мышления Коваля особенно ярко проявилась в упомянутой выше оркестровой картине боя. Чересчур короткая — она сделана достаточно примитивно и даже наивно.

Мне кажется, что ближайшая задача Коваля — овладение инструментальным стилем в такой же степени, в какой он овладел стилем вокально-хоровым.

Несомненно, что все три рассмотренные мною произведения являются значительными событиями в нашей музыкальной жизни. Однако их нельзя считать абсолютно равноценными. Я думаю, что «Александр Невский» Прокофьева и в смысле талантливости, и в отношении мастерства должен

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание