Выпуск № 1 (64) | 1939 - страница 43

характер того ли заслуживают?.. Ты не честолюбив, это прекрасно, да не о честолюбии здесь речь — дело идет о достоинствах и о труде, а главнейше о вознаграждении труда. Похвальна твоя страсть к музыке, но, друг мой, это скользкий путь, вознаграждение за гениальный труд бывает долго, долго спустя. Посмотри на бедного гениального музыканта Серова, трудясь со страстью, он только нажил серебряные волосы, а не серебро. Юдифь он работал 14 лет, да столько же Рогнеду, а что выработал? Славу ценою 1500 р. в год пока жив, т. е. едва, едва хлеб насущный. Ведь у нас только итальянцы — Верди — берут за свои пьесы по 30 т. Глинка умер бедняком, да и прочие наши таланты не дорого оценены. Кто знает твою игру и прочие музыкальные способности, тот и без Рубинштейна тебя оценит, плюнь ты на них и снова займись службою... Впрочем у тебя свой царь в голове, я только желаю видеть тебя счастливым, здоровым и довольным...»¹.

Советы «плюнуть на все» и вернуться на службу давались не только отцом, — многие из друзей склоняли к этому Чайковского. Один из них присмотрел даже для него подходящее место: «надзирателя за свежей провизией на Сенной площади». «К великому счастью потребителей этой провизии, — правильно замечает М. Чайковский, — да и самого композитора, дальше разговора дело не подвинулось».

Чайковский был непреклонен. Преодолевая все препятствия, он упорным трудом добивался своей цели. Замечательно, что свои творческие устремления он ставил в связь с веяниями эпохи. Некоторые неопубликованные материалы с полной определенностью говорят о влиянии передовых идей 60-х годов на мировоззрение П. Чайковского.

Известно, например, письмо композитора (от 6 февраля 1866 г.) к брату Анатолию, учившемуся в то время в Училище правоведения. «Касательно преследующей тебя мысли о ничтожестве и бесполезности, — пишет Чайковский брату, — советую тебе эти глупости отбросить. Юношам в 16 лет не годится тратить время на обдумывание и оценивание своей будущей деятельности. Ты должен только стараться, чтобы настоящее было привлекательно и таково, чтобы собою (т. е. 16-летним Толей) быть довольным. А для этого нужно: 1. Трудиться, трудиться, трудиться и избегать праздности, чтобы быть готовым переносить труд впоследствии. 2. Очень много читать. 3. Быть относительно себя как можно скромнее...»²

В таком виде письмо, опубликованное в книге М. Чайковского, выглядит, как мудрый совет познавшего жизнь старшего брата, — увлекающемуся юноше, не больше. Однако есть в этом письме абзац, выпущенный М. Чайковским, который придает словам композитора иной, гораздо более глубокий смысл.

«Касательно преследующей тебя мысли о ничтожности и бесполезности, — значится в подлиннике письма, — советую тебе эти глупейшие фантазии выбросить. Это чрезвычайно несовременно; в наше время такие соболезнования о своей персоне были в моде, это было общее веяние, свидетельствовавшее только о том, что наше воспитание делалось крайне небрежно...»³ и т. д.

_________

¹ Архив Дома-музея П. И. Чайковского, папка № 36. Письма И. П. Чайковского к сыну.

² «Жизнь П. И. Чайковского», т. I, стр. 233.

³ Публикуется по копиям писем к братьям, хранящимся в архиве Дома-музея П. И. Чайковского (тетрадь VII, стр. 16; разрядка моя. — Б. Г.). Как видим, даже

Чайковский проводит здесь резкую грань между веяниями 50-х годов, когда воспитывался он, и идеями 60-х годов. Он совершенно ясно ощущает свой разрыв с прошлым, свой переход в другую жизнь.

В другом письме Чайковского к братьям (1866 г.), цитируемом М. Чайковским (стр. 239, т. I), пропущены следующие строки: «На днях здесь были Голицын и Шаховской; с первым я раз обедал у Дюссо. Не могу сказать, чтоб я был особенно рад его видеть; он вовсе не принадлежит к числу моих ближайших друзей; при том же в последнее время пустота и ничтожность этих людей стали особенно сильно бросаться мне в глаза...»¹.

В письме от 25 апреля того же года к брату Анатолию он жалуется на острое нервное расстройство. «Причины тому следующие: 1. Не удачно сочиняемая симфония. 2. Рубинштейн и Тарновские, заметив что я пуглив, целый день меня пугают самыми разнообразными способами. 3. Не покидающая меня мысль, что я скоро умру и даже не успею кончить с успехом симфонии.

Словом, я как обетованного рая жду теперь лета, ибо надеюсь, что в Каменке обрету спокойствие, забвение всех неудач и здоровье. Со вчерашнего дня перестал пить водку, вино и чай крепкий. Вообще я ненавижу род людской и с удовольствием удалился бы в пустыню с самой незначительной свитой...»².

В этом виде письмо может свидетельствовать о глубоком разочаровании Чайковского в людях и его пессимистических настроениях. Однако выпущенный М. Чайковским абзац придает этим же словам совершенно иной характер. После слов о том, что он «перестал пить водку, вино, крепкий чай», Чайковский пишет: «Хоть у Тарновских я бываю часто, потому что чувствую там себя как дома и никто, слава богу, уже давно меня не занимает³, но они подчас меня бесят своей невообразимою пустотой и чисто московскою привязанностью ко всему отсталому, старому, к муравьевщине, катковщине и т. д. Вообще я ненавижу род людской..» и т. д.⁴.

Если вспомнить, что Муравьев-вешатель после польского восстания (в 1863 г.) прославился бесчеловечными убийствами и расправами, а Катков в 1862 г. начал свои выступления в «Московских ведомостях» и «Русском вестнике» против «нигилистов», то станет ясно — к какому «роду людскому» проникся в это время ненавистью Чайковский. Таким образом — в подлинном виде письмо это выражает передовой образ мыслей, разделяемый всей прогрессивной частью русской интеллигенции 60-х годов. Об этом же говорят некоторые московские знакомства этого периода (Островский, Плещеев, Бугаев и др.), привязанность Чайковского к Малому театру, который в то время был ярким передовым явлением русской художественно-общественной жизни и т. п.

_________

цитируемые места передаются М. Чайковским не точно. Вообще с материалами М. Чайковский обращался чрезвычайно вольно, вставляя в одно письмо кусок из другого, подвергая их своей «редакционной» обработке, нередко пропуская важнейшие места.

¹ Тетрадь VIII, стр. 30. Письмо от 16 апреля. Разрядка моя. — Б. Г.

² «Жизнь П. И. Чайковского», т. I, стр. 240–241. Жалобы, что работа идет неудачно (он писал в это время 1-ю симфонию) и страх, что не успеет ее кончить, часто встречаются у Чайковского во время работы над крупными сочинениями. Тарновские — приятели Ник. Рубинштейна. Их квартира была своеобразным художественным клубом артистической и литературной Москвы.

³Ранее Чайковский сообщал, что увлечен одной из племянниц Тарновских.

⁴ Тетрадь VIII, стр. 58.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание