Выпуск № 2 (54) | 1938 - страница 36

туре — т.е. уже «собственно» на Всесоюзном конкурсе, — кроме оригинального произведения Баха и сонаты Бетховена, каждый конкурсант должен был исполнить произведение советского автора, два этюда Шопена (по собственному выбору) и еще ряд любых произведений (в целом длительность выступления ограничивалась временем 1 ч. 10 м. — 1 ч. 20 м.). В третьем туре выделенные лауреаты обязаны были исполнить фортепианный концерт с сопровождением симфонического оркестра. Система отбора была построена на основе обсуждений и тайного голосования (путем арифметического подсчета очков). Высшая оценка была установлена в 15 очков, причем каждый участник второго тура, получивший среднюю оценку в 12, допускался к участию в «финише» (третьем туре).

В состав жюри, кроме наиболее видной пианистической профессуры, вошли представители Всесоюзного комитета по делам искусств — Б. Гусман и Н. Шерман, Г. Эдельман — от исполнительской секции Московского Союза композиторов, В. Городинский, дирижеры — народной артист СССР Л. Штейнберг и заслуж. деятели искусств А. Гаук и Н. Голованов, композиторы — С. Прокофьев, Н. Мясковский, А. Хачатурян, Д. Кабалевский, Б. Шехтер,. П. Рязанов, Ан. Александров, Л. Ревуцкий, А. Степанян, С. Василенко, А. Гедике, В. Золотарев, пианисты — П. Серебряков, Я. Флиер, Я. Зак. Председателем жюри был назначен профессор А.Б. Гольденвейзер, заместителем председателя — Б. Гусман.

Финиш конкурса был проведен в порядке трех концертов в Большом зале Консерватории. Нельзя не указать также на то, что на конкурс были специально командированы многие студенты-отличники и педагоги периферийных музыкально-учебных заведений. Такова формальная сторона конкурса.

Первый Всесоюзный конкурс пианистов по своему характеру и содержанию заметно отличался от предшествующих соревнований пианистов на первом и втором конкурсах музыкантов-исполнителей. Замечавшееся тогда у многих пианистов чрезмерное увлечение виртуозностью (порой за счет осмысленности и выразительности) уже почти не имело места на последнем соревновании (в виде исключения можно указать лишь на М. Полляк — ученицу проф. Гр. Гинзбурга). Уровень виртуозности и на этом конкурсе был весьма высок, и это, конечно, нужно приветствовать, но от «забивания» виртуозностью, от выдвижения почти только на основе виртуозных данных мы, по-видимому, стали избавляться.

Несомненно большую роль в этом отношении сыграли конкурсные условия в отношении обязательного исполнения оригинальных сочинений Баха, сонат Бетховена и произведений советских композиторов. Оригинального Баха на прошлых конкурсах не играл почти никто. Бетховена явно избегали. В программах пианистов доминировали виртуозные транскрипции Баха и произведения Листа.

Совсем иная картина предстала на этом конкурсе. Транскрипции органного Баха не исполнялись совершенно, ввиду необходимости исполнить прелюдию и фугу из «Wohltemperiertes Klavier». В сона-

тах Бетховена, исполнявшихся всеми участниками, основной упор направлялся, естественно, на раскрытие стиля, замысла и формы, а не виртуозно-эффектной пианистичности. И, наконец, исполнение новых, советских произведений требовало от участников конкурса значительно большей самостоятельности, творческой активности, соответствующего уровня общей культуры. На одном виртуозном мастерстве (в узком смысле этого слова) здесь далеко не уедешь! И не случайно три призера из первой пятерки — И. Михновский, В. Нильсен и А. Татулян отнюдь не являются по своим данным «беспредельными» виртуозами; а один из них — В. Нильсен, скажем прямо, имеет даже недостаточно крепкую виртуозную основу и добился премии исключительно благодаря наличию выдающихся выразительных свойств своего дарования.

«Чувство стиля» стало вообще одним из определяющих критериев достоинств и недостатков пианиста. И в этом отношении конкурс показал действительно много интересного.

В начале конкурса жюри объявило о присуждении «Баховской премии» за лучшее исполнение прелюдии и фуги Баха. Однако, «Баховской премии» в итоге не получил никто. В чем дело? Справедливо ли решение жюри? В известной мере — да. Ибо многие участники конкурса играли Баха тонко, достаточно выразительно, порой с большим мастерством передавая контрапунктическое голосоведение, но не стильно. В этом отчасти можно упрекнуть даже самого глубокого и серьезного пианиста — первого лауреата конкурса — И. Михновского, чье исполнение cis-moll‘ной прелюдии Баха, при всех выразительных тонкостях его, походило скорее на сентиментальную мендельсоновскую «Песню без слов», чем на мужественносуровую, мудро-простую лирику Баха. И характерно, что именно Нильсен, наиболее лиричный из всех пианистов, исполнил Баха, в противовес многим другим, — сурово, строго и мужественно (чем вызвал горячую дискуссию в кулуарах конкурса).

В общем, в интерпретации Баха на конкурсе замечалось две тенденции: первая — «осентиментализирование» Баха, подмена простой и глубокой выразительности — утонченными, «мистическими» звучаниями, чрезмерная детализация оттенков и изысканная изломанность единой линии полифонического развития. И вторая — подчеркнуто сухое, формально-точное проведение абстрактно-понимаемой логики голосоведения. Между этими двумя крайностями шли «поиски» молодыми пианистами подлинно баховского языка. Нельзя не отметить также ненормальность выпадения из программ участников конкурса замечательных транскрипций органного Баха (Листом,

И. Михновский.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

И. Михновский.

Содержание