Выпуск № 1 | 1937 (42)

нием». В этом проявлялась не только естественная склонность танцующего использовать ногу как «ударный инструмент» (подобно хлопанию в ладоши — так часто применяемому в народных танцах!), но и не менее естественная склонность подчеркнуть ритмический рисунок. Танцовальные ансамбли цыган, показанные на фестивале, широко пользуются эффектом «притоптывания» и «прихлопывания».

Справедливо осуждается «чечетка», как нехудожественное эстрадное явление; но нужно остерегаться выбрасывать за борт танцы с «притоптыванием». Они — естественны и очень полезны ритмически и гигиенически как способ «разминания ног»: не случайна популярность таких танцев среди матросов.

Бросилась в глаза на фестивале «конкретность» народного танца, его склонность преодолевать отвлеченную схематичность. Отсюда наличие в программе многочисленных танцев, тесно связанных с определенными бытовыми моментами. Охотничьи танцы, вроде азербайджанского танца «Маралы», изображающего птицу, почесывающую себя клювом, и подкрадывающегося к ней охотника; воинственные танцы народа белуджи, живущего в Туркменистане, на самой границе с Афганистаном; забавы джигитов, старающихся отбить друг у друга козла (казахская группа исполнителей) — все эти и аналогичные «танцы-картины», «танцы-пантомимы» были в достаточном количестве представлены на фестивале.

Интересно было наблюдать, как отражаются в танцах современные формы быта. Порою это отражение не носит достаточно убедительного характера — вроде не очень удачного танца «освобожденной женщины» (Казахстан). Но зато сольный танец «хлопка» (Узбекистан) оказался по музыке, по ритмам, по жизненности одним из номеров, особенно горячо встреченных аудиторией.

Наличие масок — в танцах-пантомимах — заставляет вспомнить о ранних формах театрализованных танцев. Наша пресса на местах (напр. в Азербайджане, на Северном Кавказе) неоднократно сообщала о том, что местные театры стремятся воскресить забытые формы старинного театра масок. Как все это интересно и как мало затронуто в нашей литературе (если не считать недавно вышедшей на С. Кавказе монографии Сергея Глаголя о местном народном искусстве)!

Танцы многих выступавших коллективов и солистов — особенно Кавказа, Средней Азии — были отмечены таким высоким техническим совершенством, которое, конечно, не может не предполагать продолжительной и систематической тренировки. Кавказцы с их «пуантами» — это уже выдающиеся артисты.

Утрачивается ли здесь связь с народным искусством? — Мы обычно склонны противопоставлять «балет» — «танцу». Но история сохранила картины быта, где грань между балетом и танцем далеко не столь отчетлива. Менуэт, родившийся из французского народного танца (из Пуату), претендовал на технику, выходящую за пределы обычных представлений о «бальном» танце. Нужно бояться не «балетизации» народного танца в смысле его совершенствования и внесения большей тонкости, а внешней, дешевой виртуозности. Такого балетного «шика» достаточно было в выступлениях некоторых коллективов (к сожалению, и в «Метелице» Люберецкой трудкоммуны!) и отдельных солистов (напр. у очень способной семьи метростроевцев, цыган Казибеевых).

В танцовальных мелодиях народ хранит многое из своего ценнейшего художественного наследия. Обаятельна глубокая простота и свежесть этой длинной вереницы татарских, казахских, башкирских, калмыцких, удмуртских, белорусских и многих, многих иных танцовальных мелодий. Но музыка на танцовальном фестивале в целом оказалась не на должной высоте.

Очень часто наши танцевальные коллективы не уделяют музыке достаточного внимания. Если во время танца выдержан механический ритм, повторяется стереотипный «удобный» для танца мелодический оборот — то этого уже как будто достаточно! Обидно становится слышать, под какой «трень-брень» на фортепиано отплясывали, напр., великолепные, не касавшиеся земли, казанские, татарские танцоры! Иногда гармонь шла вместе с фортепиано — как у финнов, — не очень стесняясь детонации. «Греческий» оркестр оказался сомнительной комбинацией джазбандовского типа. Слух отдыхал на среднеазиатских, кавказских, подлинно народных инструментальных ансамблях. Зурна или дудук в соединении с бубном или барабаном достигали здесь поразительных эффектов. Одинокая свирель доставляла истинную радость своим органическим слиянием с движениями танцора-башкира. Узбекские танцы под один лишь бубен стоили многих «пышных» на вид, но бедных по художественному значению инструментальных ансамблей. И не слишком ли уж большой, непроизводительной роскошью было привозить целый духовой оркестр, — для исполнения художественно бедного варианта украинского «Гопака»?

В заключение приходится отметить, что русские танцовальные коллективы (я был на показе 14, 15, 18 ноября) остались далеко позади представителей других национальностей. Помимо невысокого качества русских танцоров, их было мало количественно. Здесь, очевидно, немалую роль играет влияние городских, «западных» танцев. Не только в РСФСР, но и на Кавказе приходится слышать жалобы по адресу салонного танца, нередко вытесняющего танец народный. Но главную причину нужно искать в том, что специалисты — профессионалы мало интересуются народным танцовальным искусством.

Будем надеяться, что к следующему фестивалю народного танца русская народная пляска окажется на том же высоком уровне, как и танцы других национальностей.

К. Кузнецов

  • Содержание
  • Увеличить
  • Как книга
  • Как текст
  • Сетка

Содержание

Личный кабинет