Выпуск № 9 (38) | 1936 - страница 12

как внешние контрасты. Во второй части симфонии — пейзажно-изобразительные детали: спокойная картина лагеря, фанфара трубы, веселый танец. Финал симфонии — пример фрагментарности, конструктивной дробности мышления, дающего поток отдельных отчеканенных тематических обрывков. Перед кодой вступает мощная «песнь» энергичного шествия:

Прим. 7.

Maestoso

Это не итог, не синтез развития, но простой оптимистический лозунг.

Таковы важнейшие недостатки «Пионерской симфонии»; и всеже — бодрость, упругие ритмы, яркий мелос и выпуклая оркестровка делают ее одним из лучших симфонических произведений Пащенко. Этого нельзя сказать о поэме «Освобожденный Прометей». «Прометей» — массивная звуковая глыба, склеенная из отдельных драматических и изобразительных эпизодов. Развитие внешне объединено лейтмотивом героики, заимствованным из 2-й симфонии (см. пример 3). Конечно, мело-гармоническая и оркестровая семантика «Прометея» резко отлична от семантики симфонии. Однако «Прометей» дает целый ряд рецидивов старых противоречий между крупной формой и кусочным мышлением, натурализмом и героикой. Органичного развития в «Прометее» нет; Пащенко не идет даже по пути трансформаторской тематической техники Листа, Вагнера, Чайковскогб: центральный лейтмотив существенно не изменяется, но лишь тонально и динамически варьируется. В «Прометее», как никогда ранее, тенденции содержания (мощный, неиссякаемый радостный пафос) приходят в конфликт с формой, ставя тем самым перед Пащенко серьезнейшие задачи дальнейшей борьбы за стиль.

Подведу краткие итоги. Творчество Пащенко в своем сложном йсторическом развитии отражает идеологию той группы интеллигенции, которая после революции, путем мучительных и долгих исканий, стремилась к большому советскому искусству социализма.

И в своем увлечении Чайковским и в сближении с символизмом и конструктивизмом Пащенко не был эклектиком и эпигоном. Но, с другой стороны, ему в целом ряде случаев не удавалось до конца преодолеть все эти влияния. Идейные симпатии Пащенко, в конечном итоге, всегда склоняются в сторону подлинно народного, крестьянского искусства. Но свои формы он заимствует из арсенала Чайковского, Скрябина, Стравинского, а героическая борьба с этими формами зачастую приводит у него к бесформенности.

Пащенко, обладая крупным, ярким талантом, писал и пишет весьма неравноценные вещи. Там, где он, подобно Антею, черпает силы из фольклора, из народного искусства, — возникают произведения полнокровные, исключительно самобытные (песенные сюиты, «Улица веселая», «Царь Максимилиан», «Казачий пляс» из «Орлиного бунта» и т. д.). Там, где он берется за крупные симфонические формы, тем самым частично попадая в плен наследия, — выходят опусы часто интересные, подчас смелые и героические по идеям, но лишенные цельности и формального совершенства.

Мне думается, что эту двойственность Пащенко сможет преодолеть лишь путем более углубленной работы над мелкой формой, детально и четко планируя крупную форму, развивая в себе более острую идейную самокритику и отказавшись от всякого абстрактного героического пафоса (немалое значение имеет здесь самый выбор сюжетов и текстов).¹

Горячим пожеланием дальнейших успехов композитору можно было бы и закончить. Однако творчество Пащенко интересно не только само по себе. Оно поднимает вопросы, чрезвычайно важные для всей советской музыкальной культуры.

За последнее время все острее встает проблема — у кого и в какой мере должен учиться советский композитор? Мы должны беспощадно бить по старым теорийкам, говорящим о том, что нужно прежде всего учиться у современных западных буржуазных композиторов (Гиндемита, Стравинского); что музыка XIX в. якобы устарела и мы должны усваивать новые интонации, должны экспериментировать интонационно. Подобные теорийки суть не что иное, как подновленное «современничество». Советская музыка должна учиться многому у XIX века, предпочтительно перед ХХ-м, и у XVIII-гo, предпочтительно перед XIX-м.

Но, в конечном счете, в первую голову, нужно учиться на нашем народном творчестве.

На частном примере Пащенко мы видели, как колеблется уровень ценности и органичности его творчества в зависимости от соприкасания с творчеством масс. Аналогичное явление можно было бы продемонстрировать и на примере творчества других советских композиторов.

Нам бесконечно нужны монументальные произведения, органически вырастающие из колхозных и пролетарских песен и танцев наших дней. Этим настойчивым призывом хочется заканчивать все статьи о советской музыке. «Карфаген должен быть разрушен» — если под Карфагеном понимать остатки гнетущих и отвратительных оков буржуазного мышления!

_________

¹Сейчас Пащенко работает над оперой «Помпадуры и помпадурши» (по Щедрину)

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание