Выпуск № 3 (3) | 1933 - страница 32

Второй ранг — Нежата — поэтический, но уже вполне земной образ. Нежата, строго говоря, не действующее лицо, а лишь своего рода музыкальный инструмент; он — непременный глашатай «славы» по любому поводу и безо всякого повода; по характеристике Иг. Глебова Нежата — выразитель политических идеалов власть имущих; он — почти «придворный пиит» — противопоставлен Садко, «свободному», своевольному певцу-обличителю.

Третий ранг — скоморошины удалые, представители искусства в его примитивно-развлекательной роли. Как и Нежата, скоморохи не действующие лица, а персонифицированные мысли господствующих в данный момент лиц или общественных группировок. Они готовы в любой момент изменить свои позиции без всякого внешнего благородства.

Если искусство первого ранга обладает лекоей «действенностью», т. е. активно воздействует на действительность, то низшие ранги дают только искусство «отображающее».

Творческим даром обладает не только Садко, но и все остальные («сказка» в 4-й картине — экспромпт Нежаты по поводу только что происшедшего события; «В Новегороде был дурень» — такой же экспромпт скомороший, еще, быть может, более искусный, так как «творцы» перенимают нить импровизации друг у друга). И Нежата и скоморохи — слуги сильных мира сего. Лишь Садко служит всему «миру», обществу; идея служения искусства народу слегка намечена в «Садко», — так напр, старчище напутствует гусляра: «послужи теперь песней Новугороду».

Реакционная критика навязывает Р.- Корсакову в качестве основной идеи «Садко» чванную и сумасбродную мысль о «космической миссии искусства, как посредника между чувственным миром и всем сверхчувственным, метафизическим». В связи с этим полезно напомнить мнение Р. -Корсакова о сходных идеях Скрябина: «Мечты Скрябина о «Мистерии»... оставили в Н. А. впечатление болезненной эротики. «Уж не сходит ли он с ума», полушутя говорил Н. А.»¹

Вопрос о «миссии искусства» действительно ставится Р. -Корсаковым, но в более скромных пределах. Здесь речь идет о великом значении «всем близкой, всепокоряющей» песни. Слова «Ой же, звонкая ты песня, всем великая приманка! всем желанная ты гостьюшка, всем в кручине утешеньице!» могут служить эпиграфом к опере, как «песне о песне».

В итоге можно сказать, что, признавая «законность», право на существование для йскусства, зависящего от людей, им подчиняющегося, и метко очерчивая облики его представителей, Р. -Корсаков возводит на высокий пьедестал искусство «высшее», искусство «избранника», не идущего за людьми, но ведущего людей за собой; Р. -Корсаков ставит этого избранника над обществом, но не вне общества; он не замыкает его в сфере «искусства для искусства». «Культ чистой красоты» в «Садко» отсутствует.

Последнее тем более интересно, что через год после сочинения «Садко» Римский-Корсаков пишет свой opus 45 — «Поэту» (мы сказали бы «Наставление поэту»), гда идеи оторванности искусства от общества развиты с исчерпывающей полнотой и ясностью. Таковы были колебания Р. -Корсакова в отношении одного из важнейших вопросов творчества.

Вопрос о роли фантастики в сюжете «Садко» нам приходилось уже много раз задевать (влияние двух предшествующих опер с их односторонней фантастикой; желание Р. -Корсакова отвести львиную долю сюжета фантастике; отступление — не без внутренней борьбы — от этой мысли; значение фантастики, как формы «отхода» от жизни в призрачный мир «мечты», «идеального», два «ostinato», отражающие фантастику и др.).

Как это чаще всего бывает у Р. -Корсакова, фантастика «Садко» тесно связана с народным сказочным эпосом, исходит из него: образы морского царя — древнерусского Нептуна, его дочерей и внучат — речек и ручейков, Волховы (девушка Чернава) — все взяты из славянской мифологии, а не насильственно измышлены склонным к кошмарам воображением. Согласно обычному опять-таки приему Р. -Корсакова, введение фантастического элемента оправдано тем, что представители волшебного мира в конце-концов своим участием — волей или неволей — способствуют людям в достижении их сугубо земных целей, после чего они исчезают; морская царевна приносит счастье Садко и Новгороду, как панночка в «Майской ночи», как нечистая сила в «Ночи перед рождеством». Такой прием свидетельствует о том, что сюжетно фантастика является элементом не основным, но вспомогательным.

Две основyых черты хотим мы подчеркнуть в фантастике «Садко». Она тесными узами связана с природой, и связана с ней двояко; волшебные герои, как мы уже говорили, суть одушевленные силы и явления природы, а не

¹ «Летопись», хронограф, май 1907 г.

бесплотные привидения; но не только личности героев, а и поле действия, проявления фантастики в большинстве относится к обл!сти природы: ночной пейзаж, колеблющееся озеро, налетающий внезапно ветерок, шумящие тростники, стадо птиц, ловля рыбы, океан, морская буря, утренний туман, широко разлившаяся река — вот атрибуты фантастики «Садко». Фантастика Р.-Корсакова есть прямое «продолжение» пейзажной изобразительности, попытка вдохнуть жизнь в неподвижный ландшафт. Они настолько незаметно переходят друг в друга, что установить между ними разделительную грань не всегда удается. Другая основная черта — в том, что композитор обращается к фантастике для «овеществления» своих формально-музыкальных исканий, своих работ по обновлению музыкального языка. Р.-Корсаков в фантастике «ищет того, что ему подсказывает характер его музыкальных способностей».

Тенденции Р.-Корсакова к программной изобразительности, склонность развивать сложные ладо-гармонические принципы, необычайный, таинственный характер их звучания, богатейшие возможности, заложенные в его оркестрово-колоритном мышлении — вот что наталкивает Р. -Корсакова на использование всего необычного, «чудесного» в сюжетах, как наиболее «красочно-емкого» материала. Характерное подтверждение этому дает опера-предшественница «Садко». Р. -Корсаков признает ошибкой то, что перегрузил «Ночь перед рождеством» мифологией — «боговщиной и чертовщиной», но он объясняет этот путь и даже оправдывает ошибку тем, что она «давала возможность написать много ин.тересной музыки».

К фантастике тесно примыкает упоминавшаяся нами, как одно из «ostinato» («прощанья»), авантюрность сюжета.¹ «Наш Садко есть русское повторение греческого странствователя Одиссея», говорит Стасов. «Садко» стал оперой приключений и странствий благодаря своей связи с былинами: ведь многие былины построены как авантюрные повествования. Переживать приключения приходится и героям других опер Р. -Корсакова (обе «Ночи», «Салтан», «Кащей», «Золотой петушок»), но по интенсивности «Садко» стоит на первом месте, так как здесь во всех почти картинах происходит столкновение обоих «миров».

Интересно, что некоторые черты фабулы «Садко» мы находим в авантюрных романах: фантастическая красавица влюбляется в героя, одаряет его сокровищами и отправляется ad patres; герой же сочетается законным браком с другой красавицей обычного человеческого происхождения; ближайший пример — «Сердца трех» Дж. Лондона (Франк, Царица, Леончия)².

Значение «авантюрности» «Садко» в том, что она выдвигает на первый план предприимчивую личность с тенденциями к личной независимости, свободе, — что в свою очередь, связано с индивидуалистическими основами торгового хозяйства — личность, замышлявшую и осуществлявшую смелые предприятия. Значение «авантюрности» и в том, что она — как ни растянута опера — всеже поддерживает занимательность, придает некоторый интерес фабуле. Постановщики должны заботиться о подчеркивании этой стороны, о максимальном ее заострении.

5

Характеристика сюжета «Садко» не будет полна, если мы еще немного не остановимся на центральной фигуре оперы.

Оперный Садко далеко не скопирован с былинного своего прототипа. Последний — отрицательная, бездушная фигура. Удачливый купец, похваляющийся своим богатством, вызывающийся скупить все товары новгородские ради одного-лишь хвастовства и не думающий возвращать купцам проигранный ими заклад, заявляющий спасшей его морской царевне: «Я тебе женихом не пришел, а ты мне в невесты не пришла» — таков этот мало привлекательный герой. «Последовательными изменениями жеребьевки он до комизма вожделеет потопить всю свою дружину, чтобы только спастись самому, и единственное его богатырство состоит в том, что он вылезает сухим из воды, причем и этот подвиг совершается только благодаря вмешательству угодника».² Народный эпос, таким образом, не прикрашивает героя, показывает его таким, каков он есть.

В трактовке же Р. -Корсакова Садко выглядит привлекательнее. Р.-Корсаков идеализирует его, по возможности затушевывает слишком откровенные проявления эгоизма. В этом сказывается стремление избежать четкости реалистических очертаний,³ сказывается не

¹ Указанная впервые Иг. Глебовым.

² Этим, между прочим, подтверждается наша мысль о «служебном», вспомогательном значении фантастики «Садко», по миновании в ней надобности исчезающей.

³ «Русская муз. газета», 1898, № 3, статья о «Садко» за подписью «П.»

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

5

Содержание