ального воспроизведения народного мелоса, но весь строй этой музыки — мелодический контур, ладовый колорит и диктуемая им гармония, ритмика, акцентуация, форма, — всё это выдержано «в духе и истине» народного мелоса. Замечательно, что мазурочный цикл,— одно из тончайших вдохновений Шопена,— в значительной мере базируется на реалистической почве: большинство мазурок является музыкальным отражением деревенских танцевальных вечеринок с их традиционным ритуалом, которые с таким увлечением наблюдал молодой Шопен в деревнях Мазовии и Куявской области. Недаром Шопен называл свои мазурки картинками (obrazki)! Реалистическая канва объясняет нам не только основные контуры мазурок, последовательность их частей, но и целый ряд деталей (гармонических, ритмических, тембральных), оставшихся ранее неразгаданными «странностями».

Значит ли это, что в своих мазурках Шопен является только музыкальным живописцем, что он не вносил в их содержание глубокого личного переживания? Конечно, это не так. Все мазурки полны прочувствованного, иногда светлого, зачастую и скорбного оттенка. Ведь картинки эти прошли сквозь призму великой любви и тоски композитора по далекой родине.

Автор работы отчетливо подчеркивает глубокий синтез объективного и личного начала в мазурках Шопена, отмечая отдельные примеры субъективной окраски народного материала.

Глава, посвященная мазуркам, является наиболее удачной в работе Вяч. Пасхалова: помимо обильного и ценного аналитического материала (автор приводит, например, аналитическую схему всех мазурок Шопена), она дает основу для новой, реалистической трактовки шопеновского творчества.

Ряд интересных сообщений и сопоставлений содержится в заключительной главе книги. Таково глубоко содержательное сопоставление Шопена и Глинки, той роли, которую сыграли они в национальной музыке их народов.

Язык книги, живой и ясный, свободен от терминологической перегруженности.

Неоспоримые научные достоинства книги не исключают и некоторых критических замечаний. Главным недочетом книги являются чрезмерно сжатые ее масштабы. Исследуя национально-песенные истоки шопеновского творчества, автор ограничивается почти исключительно тематикой плясового характера и не уделяет достаточного внимания протяжной песне. А ведь автор ее существование в польском фольклоре, и вряд ли Шопен мог совершенно игнорировать ее.

Чрезмерно ограничен и масштаб шопеновского творчества, включенного в орбиту авторского исследования: кроме мазурок, песен и трех крупных пьес концертного плана (Краковяк, Фантазия ор. 13 и Rondo a la Mazur), автор лишь мимоходом упоминает несколько пьес, в которых он усматривает связь с песенной тематикой. Однако число таких очевидных отражений польского фольклора можно было бы значительно умножить: разве не ярко ощутим народный колорит, например, в 7-й А-dur’ной прелюдии или в побочной теме 12-го G-dur’нoro ноктюрна? Но даже при отсутствии такой очевидной фольклорной окрашенности следовало бы значительно расширить обзор шопеновского творчества для установления его связи если не с тематикой, то хотя бы с общим характером национальной польской музыки.

В частности, ощутима с этой точки зрения недооценка автором шопеновских полонезов. Автор неоднократно констатирует отсутствие в полонезах народно-песенной основы: «Ни в одном из десяти полонезов нет отражения скромных, ритмически мало рельефных, «пеших» танцев польского села», говорится в конце III главы. Правда, как бы смягчая этот суровый диагноз, автор прибавляет: «Шопен и в них остается все тем же неизменным патриотом и певцом Польши» (в первом издании книги нет и этого смягчающего добавления). Думается, для исчерпывающей оценки шопеновских полонезов с точки зрения их национальной значимости это примечание явно недостаточно. Правильнее было бы сказать, что многие из них являются новым вкладом в польскую национальную музыку.

Ведь нельзя же считать народный материал какой-то незыблемой величиной и относить к нему лишь древние песенные напевы безыменных авторов. Необходимо учитывать эволюцию, обогащение национальной музыкальной культуры.

Отсутствие эволюционного понимания народного творчества заметно суживает оценку шопеновского наследия в данной работе.

Отметим также наше разногласие с автором в вопросе о средствах и границах художественной обработки песенного фольклора.

Объясняя стилистические недочеты опусов 5, 13 и 14, автор высказывает мысль, что широкая тематическая разработка неприменима к польской песне в силу особенностей ее ритма и строго одноголосного сложения (стр. 56). Нам думается, что указанные автором стилистические промахи в этих произведениях объясняются новизной задачи, лежавшей перед молодым композитором, но никак не особенностями польской песни. Музыкальная литература дает нам многочисленные примеры полноценной широкой обработки плясовых напевов одноголосного сложения. Стоит вспомнить только богатую русскую инструментальную литературу, начиная от «Камаринской» Глинки и кончая симфоническими произведениями Чайковского с их песенно-плясовой

тематикой. Особого упоминания заслуживает роскошное музыкальное полотно балакиревского «Исламея», сотканное из одноголосного плясового материала. Богата подобными примерами и западная музыка — Лист, Сен-Санс, Дворжак, Сметана, Григ и др. Все эти примеры наглядно опровергают приведенное высказывание автора.

Последнее наше замечание касается литературной стороны работы. При отмеченных ранее достоинствах изложения порою встречаются в нем неясности и противоречия. Наиболее существенное из них, к сожалению, — в весьма важной для читателя характеристике куявяка и оберка (стр. 11–12).

Другого рода речевые погрешности — в выяснении связи шопеновского творчества с народно-песенными корнями (стр. 49). Оно многословно и туманно. С трудом выясняется (а, вернее, не выясняется) мысль автора из крайне отвлеченных, зыбких формулировок и уподоблений: «жизненные элементы польских песен», «главные жизненные функции музыкального организма», монолит «из двухцветного мрамора, состоящий из неподдающихся механическому разложению частиц того и другого цвета».

Наши критические замечания не умаляют, однако, основной ценности книги. Она имеет глубоко актуальное значение, сдвигая с мертвой точки процесс научного изучения Шопена и стимулируя музыкально-научную мысль к постановке Новых проблем шопеноведения.

Еще очевиднее музыкально-практическое значение книги: она несомненно окажет влияние на трактовку и восприятие шопеновского творчества. В свете новых данных о Шопене, трактовка его сочинений должна до конца освободиться от идейно-чуждых традиций и обрести черты здорового, реалистического современного мироощущения. В этом смысле книга Вяч. Пасхалова — необходимое руководство для каждого серьезного пианиста.

Ан. Дроздов

Книга о жизни великого художника

Книга А. Соловцова о Шопене, написанная в виде популярного очерка, в целом производит весьма благоприятное впечатление. Глубоко заблуждаются те, кто полагает, что написать популярную работу о крупном композиторе прошлого много легче, чем «ученое» исследование, так как все дело здесь будто бы сводится лишь к изложению давно уже собранного материала, к пересказу установившихся оценок и мнений. На деле же принципиальные вопросы встают здесь с не меньшей остротой, а подбор и изложение материала могут в корне изменить освещение того или иного явления. Наконец, присоединяется еще трудность подлинно популярного изложения: чтобы заинтересовать широкого читателя, необходим простой, доходчивый слог. Книга А. Соловцова в значительной мере удовлетворяет этим требованиям. В ней чувствуется умение автора обращаться с обширным материалом. Книга написана хорошим литературным языком, проникнута искренней любовью к музыке Шопена, — любовью, которую автор старается передать своему читателю.

Биографическая часть книги удалась автору значительно лучше, чем раздел, посвященный творчеству Шопена. На протяжении сравнительно немногих страниц автор сумел изложить историю жизни и творчества Шопена не только с достаточной подробностью, но и очень свежо, рельефно. Эта часть книги изобилует разнообразными и выразительными по содержанию деталями, которые придают изложению конкретность и образность. Нередко этим достигается новое, свежее освещение той или иной стороны жизни и творчества Шопена. Хорошо подобран цитатный материал. Достоинство этой части книги определяется во многих случаях удачной связью собственно биографического материала и характеристики общественно-исторической обстановки. Автор на протяжении большей части раздела достигает логической связности в изложении. Он не только излагает факты, но и объясняет их, благодаря чему у читателя почти не возникает неясностей. В этом проглядывает творческое отношение автора к материалу. Кроме того, несмотря на скромные размеры очерка, автор находит возможным коснуться ряда «проблемных» вопросов: о взаимных творческих влияниях Шопена и Жорж Санд, об отношении Шопена к искусству и т. д. Ценно в работе Соловцова и богатство самого фактологического материала. В ряде случаев, как это ни странно на первый взгляд, книжка Соловцова в этом отношении оказывается полнее иных пухлых монографий. Дана, например, достаточно полная характеристика музыкальной культуры Польши дошопеновского времени, детально обрисована музыкальная жизнь Варшавы конца 30-х и начала 40-х годов XIX века; подробное и свободное от обычной предвзятости взгляда освещение получают взаимоотношения Шопена и Листа; приведены новые в литературе о Шопене на русском языке штрихи, касающиеся оперных намерений Шопена, и т. д. 

Недостатки биографической части не носят принципиального характера и легко устранимы. Важнейшие из них связаны с остатками объективизма. Так, в начале IV раздела (стр. 36, 37), говоря о Париже 1831 года, автор отмечает острую классовую борьбу в общественно-политической сфере и ничего не говорит о связанных с этим противоречиях и борьбе художественных течений. Более того, в перечне деятелей, составлявших «цвет искусств» Парижа, оказываются сваленными в одну кучу представители самых различных художественных течений, принадлежавшие к различным общественным группировкам: Мейербер, например, оказывается в одном ряду с Гейне и Мицкевичем. Приведенный пример — отнюдь не единственное проявление объективиз-

_________

А. СОЛОВЦОВ, Шопен. Жизнь и творчество. Музгиз, 1949, стр. 139, тираж 10 000 экз. Цена 6 руб.