НОТОГРАФИЯ И БИБЛИОГРАФИЯ

НОВОЕ ИЗДАНИЕ ШОПЕНА

ШОПЕН. Полное собрание сочинений под редакцией И. Падеревского, Л. Бронарского, И. Турчинского. 1949 г. Польское музыкальное издательство. Варшава — Краков. Том I. Прелюдии. Том III. Баллады. Том IV. Экспромты.

Выступая 21 февраля на торжественном заседании Шопеновского комитета, посвященном открытию «Шопеновского года» в Польше, президент Польской республики Болеслав Берут напомнил об огромном резонансе творчества Шопена, прославившего во всем мире свою родину, так же как Николай Коперник в области науки, как Адам Мицкевич в области литературы.

«Лучшим проявлением нашей любви к творчеству Шопена, — сказал президент, — будет приобщение широчайших народных масс к его искусству. Теперь, когда польский народ является хозяином своей судьбы, творчество Шопена должно стать достоянием миллионов простых лютей Польши».

Торжества в честь великого сына польского народа приобрели поистине грандиозные масштабы, совершенно немыслимые в условиях прежней панской Польши. Память Шопена отмечается в этом году в Польше устройством тысяч концертов не только в городах, но и в небольших селениях, организацией ряда конкурсов, выпуском большого количества книг, альбомов и брошюр, посвященных Шопену, устройством выставок, выпуском юбилейных почтовых марок, медалей, жетонов, открыток, картин.

В числе важнейших мероприятий «Шопеновского года» — издание полного собрания сочинений гениального композитора, осуществляемое Институтом Фридерика Шопена в Варшаве. Издание это, носящее академический характер, призвано обогатить музыкальный мир самым полным, самым точным и близким к авторскому подлиннику текстом шопеновских творений.

Редакционная работа над этим изданием была начата еще в 1937 году под руководством известного польского пианиста Игнатия Падеревского, скончавшегося в 1941 году. Война и гитлеровская оккупация прервали эту работу. Лишь в 1945 году, после освобождения Польши Советской Армией, Институт Фридерика Шопена смог возобновить свою деятельность и восстановить начатую работу над подготовкой академического издания Шопена.

Судя по полученным в Москве первым трем томам (Прелюдии, Баллады, Экспромты), новое польское издание действительно представляет прекрасный образец редакционно-издательской работы, отмеченной широтой замысла, высокой культурой, тщательностью выполнения и, главное, огромной любовью к музыке Шопена.

Уже внешний вид этих томов большого, удобного формата, отлично оформленных, очень ясно, красиво и просторно награвированных, снабженных богатым иллюстративным материалом (портреты композитора, его автографы и пр.), доставляет истинную радость каждому музыканту, каждому любителю музыки.

Подробные комментарии, основанные на глубоком изучении и сличении всех известных автографов Шопена, а также всех прижизненных изданий помогают установить подлинный текст и все динамические и агогические особенности авторской интерпретации. Издание осуществляется параллельно на четырех языках — польском, русском, французском и английском.

Первый том — Прелюдии — включает, помимо 24 прелюдий ор. 28, до-диэз-минорную прелюдию ор. 45, посвященную ученице Шопена Елизавете Чернышевой, и ля-бемоль-мажорную прелюдию, найденную в 1918 году и до сих пор у нас неизвестную (впервые у нас опубликована в нотном приложении к № 5 журнала «Советская музыка» за 1949 год). Сочиненная в июле 1834 года, эта короткая пьеса стремительного движения представляет собой чудесный образец шопеновской лирики, вдохновенной и глубокой.

Как мы уже отмечали, редакционная работа во всех трех томах отличается продуманностью и большой тщательностью. Нотный текст нигде не загроможден навязчивыми редакторскими указаниями динамических и ритмических оттенков. Примечание говорит о том, что в отношении всех указаний, а также педализации и апликатуры издание по возможности всегда исходит из подлинного авторского текста.

Шопен — величайший национальный гений польского народа, вдохновенный выразитель его дум и чаяний, один из самых любимых и широко исполняемых композиторов. Его бессмертные творения издавались во всех странах мира бессчетное число раз. Неоднократно предпринимались и издания полного собрания сочинений Шопена. Одно из первых таких изданий было осуществлено в России в 1861 году петербургским нотоиздателем Ф. Стелловским.

Настоящее польское издание, по всем данным, должно будет явиться самым полным и самым достоверным собранием сочинений великого композитора. Новое издание Шопена — ценнейший вклад в мировую сокровищницу музыки, художественное и историко-научное значение которого трудно переоценить.

Г. Михайлов

Академик Б. В. АСАФЬЕВ (Игорь Глебов). Григ. М.–Л. Музгиз, 1948. 151 стр., цена 8 руб., тираж 5000 экз.

Опрятно и скромно изданная книга, посвященная великому норвежскому композитору, — последняя работа Б. В. Асафьева, вышедшая после его смерти.

Уже с первых страниц вас захватывает огромное содержание книги. Вместе с автором вы погружаетесь в мир григовской музыки, слышите и думаете одновременно, проверяя мысль слухом, углубляя и уточняя слышимое действенной работой мысли. Все, что вы до сих пор знали о Григе, озарено новым светом, все частности подчинены единому воззрению. Да и не об одном Григе речь. Основной вопрос композиторского творчества и музыковедения — народность в музыке — освещен здесь с такой силой и последовательностью, что хочется без конца перечитывать драгоценные строки, вдумываясь в мысли, не всегда дающиеся сразу, но всегда предельно насыщенные содержанием. «Как живой с живыми говоря», является перед нами автор в этой книге, одной из самых светлых в его наследии.

В книге шесть глав. После введения и чрезвычайно сжатого очерка жизни и творчества, завершенного выдержками из любопытной статьи Грига о Моцарте, следуют главы о фортепианной музыке Грига, о его вокальной лирике, о норвежских песнях и танцах в претворении композитора и, наконец, короткий эпилог-концовка — «Сонатность у Грига». Не следует искать здесь справочных сведений и равномерно распределенного по всем опусам «академического» внимания. Перед нами не отрывок из учебного пособия и не расширенный вариант статьи из словаря. Популярнейшему фортепианному концерту, струнному квартету, 1-й и 3-й скрипичным сонатам совсем не нашлось места в книге. Музыке к «Пер Гюнту» уделено всего несколько, правда, очень значительных строк. Не более, чем попутно, затронуты и многие широко известные романсы Грига. Жанр книги необычен. Сам автор назвал свою работу лирической монографией, и, действительно, личность Асафьева глубоко запечатлелась в ней. Написанная в основном еще в осажденном Ленинграде памятной весной 1942 года, книга проникнута удивительной, обостренной свежестью чувства. Это действительно «памятка» о Григе, самое важное о нем.

Б. В. Асафьеву и до этой работы принадлежало лучшее, что в нашей стране было написано о Григе после П. И. Чайковского. И, однако, сличая новую книгу со статьей о Григе в 19-м томе Большой советской энциклопедии (1930) или со вступительной статьей к сборнику романсов Грига (Музгиз, 1934), видишь, какой шаг вперед сделан Асафьевым в работах военных лет, как уточнилось и углубилось его понимание реализма и народности. Становится ясно, каким плодотворным методом вооружил советского ученого богатый эстетический опыт русской музыкальной классики, как прояснилось многое в творчестве Грига, когда к нему подошли не только от немецкой романтики, не только «от Шумана и Мендельсона», но и от Глинки и Чайковского. Прежде всего это относится к вопросу об отношении Грига к народному искусству. Исходя из художественной практики русских композиторов XIX века, Асафьев отбросил укоренившиеся представления, связанные с индивидуалистическими устремлениями западноевропейской музыки и, бесспорно, обедняющие демократическое по своей природе творчество Грига. В своей новой книге Асафьев порывает с теорией «романтического народничества» Грига, сводившей связь композитора с народом к любованию народным бытом и к стилизации народной лирики.

Григу, пишет Б. В. Асафьев, «не надо было подделываться под "народ": в его даровании органически заключено было, словно росток в семени, народно-мелодическое основание. Сосредоточенный в нескольких характерных интонациях, этот росток, вскормленный музыкальным народным творчеством, должен был пробиться сквозь все посторонние навыки и влияния... Не чужая прививка вызвала народное в музыке Грига, а прирожденное чутье, инстинктивное понимание и, главное, непосредственнейшее чувство любви к родине воспитали в нем музыку, раскрывающую живое ощущение норвежского художественного языка во всех его образных высказываниях...» (стр. 8). И дальше: «...Душа народа поет в этом искусстве, в его дыхании, в его ритмах, во всей его первозданной естественности» (стр. 10).

Внимательно и бережно прослеживает автор на протяжении всей книги выявление в музыке Грига этой «души народа». Для Б. В. Асафьева это не отвлеченное понятие и не красивое словечко. Идет ли речь о принципах формообразования у Грига, восходящих к глубоко народному вариационному искусству, о ритмике его танцев, органически связанной с богатой, нередко затейливо синкопированной ритмикой крестьянских «халлингов» и «прыжковых танцев», или о поэтических образах деревенских праздников, свадебных шествий, любовных встреч и разлук, — всюду Асафьев дает почувствовать вспоивший музыку Грига реальный трудовой быт норвежского крестьянства, его деятельный свободолюбивый дух.

Народная основа музыки Грига нисколько не затеняет в изложении Асафьева черт и особенностей, лично присущих композитору.

Обаятельный, глубокочеловечный художественный облик Грига вырисовывается не только в щедро разбросанных по ходу изложения раздумьях о созерцательной природе григовской лирики, о его миниатюризме, о его песенности и эволюции его гармонического языка. Широко пользуясь, как он сам выразился в другом месте, «образным перефразированием впечатлений от музыки», Асафьев достигает необычайной пластичности, осязаемости описаний, недоступной большинству пишущих о музыке. «В подборе и наслоении эпитетов, — писал Асафьев, — я стараюсь выявить необходимые для меня (то есть, нужные по ходу мысли. — И. К.) стороны музыкального восприятия или впечатления и внушить их «слушателям», ибо книгу эту надо не только читать, но и слышать» («Музыкальная форма как процесс». Книга вторая). В книге Асафьева о Григе есть строки и целые страницы, на которых следует учиться — не стилю, неповторимо индивидуальному, но способу раскрытия музыкальных явлений в неразрывной связи формы и содержания, искусства и жизни. Из чудесных асафьевских раскрытий-пересказов, сочетающих меткость и точность музыкального анализа с по-