Рабочий хор у гроба Ленина

Г. ПОЛЯНОВСКИЙ

Время не стерло из памяти ни одной минуты этой незабываемой ночи. 25 января 1924 года. В Центральный клуб швейников, помещавшийся тогда на Петровке, в доме № 12, с утра приходили кружковцы из хоров фабрик, расположенных в отдаленных районах Москвы. У всех один вопрос: выяснилось ли уже, когда объединенный хор допустят к выступлению у гроба Ильича.

Потрясенные, как и весь советский народ, страшной вестью о смерти Ленина, рабочие-швейники, участники хоровой самодеятельности, с энтузиазмом откликнулись на призыв объединиться в один мощный хор, чтоб спеть прощальную песню у гроба великого вождя.

У швейников на разных фабриках было до полутора десятков хоровых кружков, охватывающих свыше 400 человек. Руководили ими Н. И. Демьянов, Н. Д. Успенский, А. Ф. Титов, я и еще другие товарищи. На 3-й фабрике П. Н. Алексеев, энтузиаст, преданный делу музыкальной самодеятельности, руководил неплохим духовым оркестром. Все эти силы должны были объединиться, чтобы разучить хор, посвященный памяти Ильича. Далеко не совершенными были и музыка, и слова сочиненной мною песни: «Не плачьте, не плачьте!». Но об этом некогда было думать. За два дня нужно было наоркестровать сопровождение, расписать голоса, разучить песню с кружками, никогда ранее не собиравшимися для совместного исполнения. Ходоки с фабрик несли добровольные дежурства и, как только партии голосов были переписаны, несли их в Сокольники, за Курский вокзал, к Бутырской заставе — всюду, где были расположены швейные предприятия. Собралось на репетицию около 500 человек. Пришли и не участвовавшие ранее в кружках, рабочие с хорошими голосами. Всю эту разрозненную массу нужно было спаять общей дисциплиной, обучить, выравнять звук. Разбили хор по голосам, с каждой группой занимался отдельный руководитель. Через 2–3 часа группы соединились в общий коллектив. Хористы знали наизусть всю довольно сложную по фактуре двух-четырехголосную песню. Оркестр играл тоже наизусть. Еще одна двухчасовая репетиция, и песня была слажена. Никто не уходил домой, ждали вестей из Колонного зала. Была установлена живая связь: несколько добровольцев по эстафете передавали новости из Дома союзов, телефонная связь с которым была невероятно трудной. Наступил поздний вечер. Никто не расходился из клуба. Чтобы подтянуть кружковцев, утомившихся за долгие часы ожидания, решили собрать всех снова на генеральную репетицию. Репетиция прошла с подъемом. Многие хористы пели, не замечая слез, катившихся по щекам...

Еще часы ожидания. Наконец, около двух часов ночи — сигнал: мы идем в Колонный зал. Выстраиваемся в стройную колонну, как нас предупредили, по два человека в ряд, в конце колонны — оркестр. Идем по притихшим, заиндевев-

шим от страшного мороза улицам. Прошли по Петровке, вышли к Большой Дмитровке. Пар валит от дыхания сотен людей. Идут собранно, мерно. Подошли к Колонному залу. Впускают не сразу, но никто не ропщет, хотя холод пронизывает: мы знаем, что сотни тысяч, людей стоят часами, чтобы пройти возле гроба Ильича. Нас пропускают, — длинная, длинная цепь кружковцев проходит анфиладу зал. Ослепительно светло в Колонном зале. Кумачевые с черным крепом флаги, знамена. С хор льются плавные, скорбные звуки — Шопен, Бетховен, Чайковский. Входим. Все взоры устремлены на гроб, на бесконечно дорогое лицо. Распорядители бесшумно располагают хор и оркестр. Нас так много, что расстановка занимает несколько минут. Маленькое замешательство: мне надо стать на высокое место, чтобы видеть весь полутысячный коллектив. Что делать — трибуны нет... Кто-то из кружковцев быстро ставит возле меня стул. Мы расположились совсем близко к изголовью гроба. Нам виден весь зал, множество людей, застывших в безмолвном горе, тихо, бесшумно идущих вокруг гроба нескончаемой лентой. На плечах взрослых — малыши. Заплаканные лица старых рабочих, работниц. Мне дают знак — начинать. Оглядываю весь коллектив: как бы подбадривая меня, ласково кивает головой старик Чистяков, бас с 5-й швейной фабрики. Взмах руки — оркестр дает четыре начальных аккорда, и вступает хор: красиво, спокойно, скорбно. Хор кончил. Тишина в зале такая, что слышно дыхание хористов. Подходит распорядитель и просит спеть еще раз. Минута отдыха, и, уже совсем оправившись от волнения, поем песню еще лучше и стройнее. Тихо в зале. Где-то чуть слышное, сдавленное рыдание...

Пение окончено. Возбуждение улеглось, лица побледнели, брови нахмурены, все взоры устремлены к Ильичу. Не хочется обрывать эту последнюю минуту прощания. В абсолютной тишине выстраиваемся по двое в ряд, делаем прощальный круг и, сдерживая дыхание, уходим в анфиладу зал, словно слепые, держимся друг за друга. Ледяное дыхание морозного ветра приводит в себя, и еще минута — стоим у входа, глядим, как не тая, не иссякая, вьется лента людского потока. Четыре часа, уже скоро рассвет. Медленно, тихо расходимся. Придется идти пешком, многим 4–5 километров. Но это хорошо. Так хочется наедине с самим собой снова пережить все то, что только что было пережито в дружеской, братской осиротевшей семье.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Рабочий хор у гроба Ленина

Г. ПОЛЯНОВСКИЙ

Содержание