Выпуск № 7 (118) | 1948 - страница 55

пианиста Семена Барера в иностранной транскрипции: «Симон Барер» (стр. 81). Удивительно, как еще Иосиф Левин не превратился у него в Джозефа. Очевидно, по недосмотру...

Оборотной стороной переоценки иностранных деятелен является, естественно, недооценка русской пианистической культуры. Дрейшока наш автор расценивает гораздо выше, чем расценил его Бюлов; зато достижения Петербургской консерватории по сравнению с консерваториями западноевропейскими представляются ему более скромными, чем последнему (ср. стр. 75 книги Алексеева и стр. 588–589 третьего тома писем Бюлова). Это касается не только отдельных явлений, но и общей оценки достижений русского пианизма. По мнению автора, даже во второй половине XIX столетия русская школа только «начала оказывать мощное воздействие» на мировой пианизм, Антон Рубинштейн только «положил начало влиянию русского исполнительского искусства ь мировой пианистической культуре» (стр. 13, 99, 106; разрядка моя. — Г. К.) и лишь в XX столетии произошло «выдвижение» русского пианизма «в авангард пианистического искусства всего мира» (стр. 141 диссертации). А мы-то, грешные, полагали, что «выдвижение» это произошло на полстолетия раньше, что, уже начиная с Антона Рубинштейна, ведущая роль в мировой фортепианной культуре переходит к русскому пианизму! Ну что ж, век живи — век учись: теперь будем знать, что значит бороться против недооценки русского пианизма, «раскрывать своеобразие и значительность русского фортепианного искусства». Благодарим тт. Алексеева и Николаева за науку.

V

Все изложенное до сих пор касалось крупных недостатков работы А. Алексеева. Если бы мы захотели перечислить более мелкие ее недочеты, то никогда бы не кончили. Не будем поэтому останавливаться на критике языка и изложения автора, на грубых ошибках в терминологии (фортепианная музыка в XVII веке — стр. 16, и т. п.) и переводах, 1 на многочисленных других погрешностях его книги. Отметим только странную забывчивость автора по отношению к советским источникам, из которых заимствованы многие факты и положения его работы. Автор почти нигде не ссылается на эти источники. Он предпочитает запечатлевать в памяти читателей имена и отчества салонных прелестниц прошлого столетия, чем фамилии советских исследователей. К лицу ли советскому ученому такая позиция Ивана Непомнящего по отношению к советской науке?

Обратимся к выводу. Книга А. Алексеева посвящена важной и нужной теме; она (книга) содержит ценные материалы. К сожалению, теоретическая беспомощность автора, пороки его методологии помешали ему критически отнестись к источникам, отделить нужное от ненужного, дать надлежащее освещение большинства приведенных фактов и всего хода развития русского пианистического искусства. Получилась каша, в которой годное смешано с негодным, правильное с неправильным, полезное с вредным. Надо написать новую книгу, чтобы разобраться в этой каше.

Остается указать еще на одно обстоятельство. Книга А. Алексеева — не единичное явление. В докторской диссертации ее редактора А. Николаева «Фортепианное наследие П. И. Чайковского» нетрудно обнаружить те же и схожие пороки: отсутствие социально-исторического анализа, склонность к голой фактографии, двусмысленные похвалы «замечательной неуклюжести» русской фортепианной музыки, чрезмерное почтение к малозначительным иностранным музыкантам (Куилер), недостойные расшаркивания перед «радушием» англичан (стр. 386) и т. д.

Много знакомого найдем мы и в программе консерваторского курса истории пианизма, составленной той же кафедрой, которая направила в печать книгу А. Алексеева и которой руководит А. Николаев 2 . Тут и деляческая безидейность, избегание общественно-исторических характеристик, всяческое смягчение критики зарубежного фортепианного исполнительства и педагогики; тут и безоговорочная апологетика Сафонова не только как исполнителя и педагога, но и как «выдающегося музыкально-общественного деятеля» (стр. 54); тут и «классическая» формулировка: «Метнер — музыкант, стоящий в стороне (как будто в классовом обществе можно „стоять в стороне“ от борьбы классов! — Г. К.) от бурной эволюции общественной жизни России» (стр. 55; разрядка моя. — Г. К.). Ех ungue leonem...

Очень схожи между собой характеристики Прокофьева, содержащиеся в программе и в книге А. Алексеева. Разница только в том, что, обращая внимание на «подчеркивание свойств ударного инструмента» в фортепианном стиле Прокофьева, программа (1945 г.) зачисляет последнего в «продолжатели традиций русской музыкальной и в частности пианистической школы» (стр. 56), в то время, как книга (1948 г.) отмечает у него «подчеркивание ударных свойств инструмента, идущее вразрез с основными традициями русского пианизма» (стр. 101; разрядка моя. — Г. К.). Такого рода «перестройка», конечно, не очень хлопотливое дело...

Дело, стало быть, не в одной книге Алексеева. Дело в известной линии, в определенном направлении в области истории пианизма, явно и тесно связанном с аналогичными явлениями, проступившими в последние годы на поверхность в области истории музыки, теории музыки, музыкального творчества. Как известно, эти явления получили уже свою оценку. Она должна быть отнесена и к их ответвлению в области истории пианизма.

Г. Коган

_________

¹ Любопытно, между прочим, что в диссертации (стр. 131) и в книге (стр. 66) даются два разных; перевода одного и того же французского афоризма и оба перевода ошибочны, придают подлиннику прямо противоположный смысл («королем быть не дерзаю» вместо: «не удостаиваю»).

² См. сборник «Программы специальных дисциплин фортепианного факультета консерваторий», изд. «Искусство», М — Л., 1945, стр. 43–57.

Нотное приложение к настоящему номеру журнала посвящено произведениями композиторов Марийской АССР. Мы печатаем народные песни «Чтобы перейти ручеек» и «Батюшка мой» в обработках Андрея Эшпай и Льва Сахарова.

Андрей Яковлевич Эшпай, сын выдающегося марийского композитора Я. А. Эшпай, — один из представителей молодого композиторского поколения. Он окончил Музыкальное училище им. Гнесиных в качестве пианиста и затем занимался композицией под руководством М. Гнесина и Б. Шехтера. Во время Великой Отечественной войны А. Эшпай находился в рядах Советской Армии и был награжден орденом «Красная Звезда». После демобилизации он поступил в Московскую консерваторию, студентом которой состоит и в настоящее время. До сих пор им написаны три марийские пьесы для кларнета с фортепиано (печатаются в Музгизе), фортепианные пьесы на темы народов Поволжья и ряд песен.

Лев Николаевич Сахаров — воспитанник Московской консерватории, работающий в Марийской АССР с 1932 года. Он является одним из активных организаторов музыкальной жизни республики — педагог музыкального училища, композитор. Им написаны ряд романсов для голоса и фортепиано и музыка ко многим спектаклям Марийского государственного театра. В своих произведениях он широко использует марийские народные мелодии. Такова и печатающаяся ниже песня «Батюшка мой», являющаяся концертной обработкой прекрасной народной мелодии. Музыкальная и общественная деятельность Л. Сахарова получила высокую оценку: ему присвоено звание заслуженного деятеля искусств Марийской АССР.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

V

Г. Коган

Содержание