дением, исполняемым каждое двадцать второе января. В остальные дни года я мог рассчитывать услышать любое из моих камерных или симфонических произведений, даже относящихся к очень раннему периоду, кроме этой вещи, имеющей принципиальное значение в моем творчестве. 3а последний год-два ее перестали исполнять совсем, так что в то время, как в одной Америке «Ода» исполнялась до 10 раз, служа средством агитации и пропаганды советского искусства у меня на родине, в Советском Союзе, «Оду» слышали с эстрады значительно меньше. И еще одна деталь — ни одного подробного разбора, ни одного рассмотрения как достижений, так и слабых моментов этого произведения; разбора, который должен был быть хотя бы потому, что в нем композитором серьезно и не халтурно ставились новые задачи в области симфонической музыки.

В написанной мною в 1929–30 г. опере «Загмук» (либретто А. Глебова) я ставил cвоей задачей, не идя по пути «переливания нового содержания в старые оперные формы», подойти к созданию музыкальной драмы, в которой судьбы отдельных персонажей определялись основной идеей, вытекающей из коммунистического понимания законов классовой борьбы; причем раскрытие этой идеи понималось мной не как задача вспомогательно-иллюстративная по отношению к основной — драматургической, но как равноценная музыкальная задача.

Критика констатировала наличие достижений в этой попытке, опера была несколько раз показана в Большом театре и снята с репертуара.

Снятие новой оперы с репертуара после нескольких спектаклей — вещь вполне закономерная при наличии кассового провала, отрицательного отзыва общественности, наконец, замены другой, аналогичной и более удачной попыткой создания советской оперы. Но здесь как будто бы ни одно из этих необходимых условий не имело места, а тот репертуар, с которым Большой театр пришел к 15-й годовщине Октября, свидетельствует, что последнее из этих условий вообще не существует для этого театра.

Последняя моя работа (1931–32 г.) «СССР — ударная бригада», являющаяся одной из частей задуманной трилогии, построенной на музыкальном истолковании трех последовательно связанных цитат—мыслей Маркса, Ленина, Сталина, реализовывалась в условиях исктгючительно тяжелых.

Ощущаемое мною недоверчивое отношение некоторой части музыкантов и отсутствие какой-либо поддержки в слоем стремлении доказать своей работой свою художественную правоту и закономерность существования искомого жанра поставили меня в положение почти что одиночки.

Вместо тщательного исполнения, которого требует всякое произведение, стремящееся привнести что-то новое, хотя бы и спорное, в музыкальный арсенал, малочисленность хора, неслаженность и разрывы ансамбля, спешка и небрежность дирижера, вынужденные купюры. К повторному концерту 8 ноября 1932 г. вещь оказалась не разученной настолько, что во время исполнения чтецу-оратору дирижером не была дана возможность произнести заключительные слова, что просто обессмыслило все произведение.

Как реагировала критика на мой симфонический дифирамб «СССР — ударная бригада» и ее исполнение? Увы — далеко не критически. Одна часть ее выдала доброжелательную справку: «... Вот образец наиболее выразительного посвящения 15-летию Октября»... «Несмотря на то, что музыка Крейна не в состоянии достичь высот и горизонтов,открываемых знаменательными словами Сталинской речи, — все же общий тон ее, приподнятый и героический, создает впечатление подлинно граздничного торжественного произведения» (Ленинградская газета «Смена»). Другая часть дала справки осуждающего свойства, причем ухитрилась не заметить не только интерпретационной, но даже технической неудовлетворительности исполнения (а о таких вещах нельзя спорить) и даже похвалила дирижера!

История этих трех произведений, определяющих серьезный этап творческого пути композитора, предопределяет выводы. 3а ряд лет, вместо научного и творческого разбора как всего пути, так и отдельных основных произведений советского композитора, общественного поощрения и помощи в продвижении к слушательской массе того, что является активом в его; творчестве, конкретной помощи и развёрнутых указаний в части

ошибок и неудач — случайные, носящие характер справок, упоминания в музыкальной прессе и глухое невнимание к его творчеству, являющемуся частью того общего дела, к которому должна стремиться вся музыкальная общественность.

В конечном счете все это, конечно, не останавливает меня на пути разрешения поставленных мною творческих задач. Но и не стимулирует. И для меня ясно, что если мы не добьемся определенного перелома в области нашей музыкальной критики и публицистики, то некоторую часть старой гвардии композиторов, которая еще очень ощупью и осторожно пытается подойти к разрешению задач советского музыкального стиля, это отсутствие бережности и интереса к их работе в этой области отбросит назад к идее «чистой музыки», замедлит процесс их творческой и мировоззренческой перестройки. Где же выход из этого положения?

Выход в подлинной реализации постановления ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 г. на музыкальном фронте, в создании вокруг работы композитора атмосферы заинтересованной и конкретной критики. На пленуме оргкомитета Союза советских писателей т. Гронский сказал: «Легко кричать о том, что произведение плохое или хорошее, а показать, почему оно хорошее или почему оно плохое, куда труднее».

Эти слова могут быть отнесены не только к литературе. И как это ни трудно, нам нужно будет этому научиться.

В. Шебалин.

О работе над симфонией «Ленин».

Впервые мысль о большой музыкальной композиции на текст поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин» была высказана покойным автором поэмы на одной из репетиций «Бани» в театре им. В. Э. Мейерхольда, к которой я тогда писал музыку. Предположена была в качестве текстового материала последняя глава поэмы — смерть Ленина.

Замысел этот мною не был осуществлен, так как я не смог тогда найти для себя отправной точки. Мне казалось, что задача моя в этом случае свелась бы к роли иллюстратора текста и не дала бы мне возможности развернуть композицию в монументальном плане. Впоследствии я неоднократно возвращался к мысли о большом симфоническом произведении на текст Маяковского, но окончательный план, положенный в основу моей работы, созрел у меня только к весне 1932 г. Летом того же года была осуществлена 1-я часть работы, охватывающая в очень сжатом виде первую главу поэмы.

Общее расположение симфонии таково:

1 часть — вступительная,

2 часть — 1905 год и мировая война,

3 часть — Октябрьская революция,

4 часть — Смерть Ленина и заключение симфонии.

Общая длительность симфонии предположена около двух часов. Таким образом, в законченном виде симфонии потребует для исполнения целого вечера.

Работа над «Лениным» потребовала солидного внутреннего «перевооружения», — нужно было найти соответствующие взятой мною теме язык и образы (а тема эта является на мой взгляд одной из самых трудных и ответственных во всей советской тематике), нужно было искать выхода из ставших привычными композиционных схем. Насколько удачно или неудачно преодолевается мною та или иная трудность, я судить не берусь. В процессе работы автору зачастую не легко посмотреть на себя со стороны. Думаю, что в этом деле товарищескую помощь мне окажет критика.

Проф. К. А. Кузнецов.

О моей историко-музыкальной работе.

«В вагоне трамвая сидят пассажиры, из которых одни едут лицом в направлении движения трамвая, а другие спиной. Большинство стремится ехать именно лицом, а не спиной, но как бы они ни сидели, и тех и других трамвай движет в одном и том же направлении: одним навстречу несутся встречные люди и предметы, покуда условная остановка не прекратит движения; вслед за другими тянется лента пути, уносящегося вдаль, покуда условный позором не скроет ее из глаз, чтобы снова начать развертывать новую ленту. Такова позиция и тех, кто в своем творческом порыве стоит лицом к событиям сегодняшнего и завтрашнего дня, и тех, кто,

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

В. Шебалин.

О работе над симфонией «Ленин».

Проф. К. А. Кузнецов.

О моей историко-музыкальной работе.

Содержание