Выпуск № 6 (12) | 1934 - страница 47

выйти на свободу из области самодовлеющего эстетизма, стремится к музыке экспрессивной, динамичной. Наконец, Юрий Фительберг, чье имя довольно часто фигурирует в концертах Парижа и Нью-Йорка, идет иным путем; в своем «Концерте для струнного оркестра» он явно увлечен поисками новой «полифонии», с ее реакцией против засилья гармонии; его путь отмечен несомненными чертами «архаизирования». Талантливость Фительберга всеже — вне спора; вне спора его уменье из скромных средств струнного квинтета извлечь новые звуковые возможности.

В итоге, знакомясь с продукцией «молодой Польши», присутствуешь при процессе талантливых, высококультурных исканий, из которых уже теперь рождаются серьезные, технически зрелые произведения.

А. Констант Смис

Ева Бандровская

Сольный концерт Евы Бандровской был посвящен главным образом польским композиторам. Надо сказать, имена выдающихся представителей польского модернизма играют не только количественную, но и качественную роль в стилистическом облике талантливой певицы. Концерты для голоса с оркестром Шимановского, Кассерна; утонченная модернистическая лирика вокальной камерной музыки всей плеяды польских мастеров этого выросшего на базе импрессионизма камерного стиля — образуют, так сказать, внутренний habitus мастерства Евы Бандровской. Тип звучания ее голоса — инструментальный. Кристально-прозрачный, холодноватый по тембру, выравненный в динамическом своем пульсе, чуточку флегматичный по эмоциональному складу и абсолютно послушный для любых интервальных оборотов и комбинаций — сколь бы они ни были хитроумны — таков голос Бандровской. Его нельзя сравнивать с флейтой — флейта много грубее, что и показало наглядное соревнование этого инструмента с голосом Бандровской в арии Линды да Шамуни Доницетти. Его нельзя сравнивать и с гобоем — гораздо более густым и вместе с тем деревянным (дудочным, тростниковым). Он, пожалуй, по характеру звучания ближе к скрипке. В отношении ровности градации, постепенности динамической скалы, колеблющейся большей частью между mf и рр , иногда доходящей до рррр — эффект поразительный. Но вместе с тем он и не похож ни на один инструмент. Прозрачный, как флейта, кажущийся безграничным в дыхании и постепенно льющийся, как скрипка, холодновато-флегматичный, как свирель, он восхищает своим совершенством на диво отполированного «человеческого кристалла». Мы столкнулись здесь с особым родом «вокальной живописи», аналогичной инструментальной звукописи мастеров импрессионистов. Голос здесь — средство для изображения звукового ландшафта («Задумчивый месяц» — Шимановского, концерт Кассерна). Вместе с тем Бандровская сумела вложить в исполнение столько лирического тепла и обаяния, что ее кристалл-голос засверкал отраженным в нем глубоким чувством, сдержанным и скромным в своем выражении.

Обычное понятие эмоциональности, как темпераментного самоизлияния, самообнаружения, здесь неуместно. Пусть это покажется парадоксом, но манера раскрывать внутренний мир человека у Бандровской лирико-эпическая. Это сказалось и в арии Гальки (Монюшко), драматический элемент которой был растворен у Бандровской в лирическом созерцании, и в песнях Франка и даже в несколько бональной песенке Катон (Ружицкого). Благодаря

свойственному Бандровской чувству меры, ряд очень изысканных и прихотливых вещей («Задумчивый месяц», «Соловей» Шимановского, «Соловей» Сен-Санса и др.) был как бы приближен к аудитории, несмотря на остро-индивидуалистический характер самих музыкальных oбразов. Однако в таком «объективизме» манеры кроется излишняя пассивность, излишнее самовыключение исполнителя из исполняемого. Человек стоит как бы рядом с исполнителем-артистом, а не сливается с ним. Начинает казаться, что Бандровская нисколько не увлекается исполняемым и в ряде вещей (особенно в концерте Кассерна) в звучании ее голоса явственно слышится что-то механическое, искусственное, имеющее в самом характере пения элемент автоматизма. Откуда это? — Мы, не колеблясь, можем ответить на этот вопрос. Эта некоторая механистичюсть манеры исполнения идет от самого стиля урбанистического искусства, проникнувшего глубоко в поры художественного сознания Евы Бандровской. Певица повидимому в целях максимальной точности интонации, — интонации, построенной у урбанистических лириков на инструментальных, отвлеченных формах движения — приучилась «выключаться» из психологической сферы личного вчувствования и сопереживания, и это не могло не оказать своего влияния на характер трактовки. Лирико-эпичность и «объективизм» исполнительского стиля, в условиях урбанистической культуры неизбежно оказываются рано или поздно пораженными механицизмом и «бездушным» характером музыкального мышления, которому сплошь и рядом нечего сказать, ибо его идейный костяк распадается. Таков смысл урбанистического искусства и некритически берущих его исполнителей.

А. О.

Я. Хейфец

Концерты Хейфеца в Москве были подлинным праздником скрипичного искусства. Приявшие и неприявшие Хейфеца равно ощутили живительную силу его огромного дарования.

Закоренелые скептики, видящие глубокомыслие в отрицании, педанты от искусства, разочарованные идеологи гибели вундеркиндов, маленькие скрипачи с большой индивидуальностью, замечающие на солнце прежде всего пятна... все признавали — и не могли не признать — блеск, силу и мощь его игры. О Хейфеце возбужденно говорили и спорили. Одно это показывает, что предмет спора важен.

«Скрипка способна к множеству явно противоречивых оттенков экспрессии. Она обладает силой, легкостью и грацией, передает мрачное и радостное настроение, мысль и страсть. Надо только заставить ее говорить!!.»
Г. Берлиоз.

В Хейфеце поражает прежде всего многогранность сверкающего таланта: избыток силы, бьющей огненным фонтаном в «Tzigana» Равеля, неотразимая увлекательность поэтического обаяния «Полуденного отдыха фавна» Дебюсси, благородство звучания и сдержанность чувства в «Larghetto» из концерта Бетховена, ослепляющий блеск «Каприсов» Паганини. Во всем удивляет полнокровная музыкальность, сила и тонкость художественного такта, классическая точность выражения, исключительное мастерство владения инструментом.

Искусство Хейфеца глубоко скрипично. Как всякий подлинный художник, он в совершенстве владеет своим искусством, извлекая для творческих целей максимум выразительных средств. Природа инструмента с предельной полнотой раскрывается в его игре. Искусство это большого размаха и огромных возможностей. Оно сочетает монументальную строгость и виртуозный блеск, пластическую выразительность и чеканность формы. Играет ли он небольшую безделушку или концерт Брамса, он в равной мере подает их крупным планом. Тончайшие изгибы нюансировки, малейшие детали исполнения он полностью доносит до слушателя.

Ему в одинаковой мере чужды аффектация и тривиальность, сентиментальность и манерность. В его Andante из концерта Мендельсона нет «мендельсоновщины», а в «Канцонетте» из концерта Чайковского элегической надрывности «Chanson triste», обычных в трактовке скрипачей.

Полнота жизни и типическая оригинальность дарования Хейфеца настолько велики, что легкие, изящные пустяки вроде «Гитары» Мошковского оживляются и расцвечиваются в его исполнении так ярко, что стушевывается незначительность их музыкального содержания и остается лишь тонкое очарование великолепного мастерства.

«Многие не отличают идеи холодности от идеи классического. Правда, немало художников воображают себя классиками на том лишь основании, что они холодны. В силу подобной же логики некоторые считают себя пылкими только потому, что их считают романтиками».
Э. Делакруа.

Чересчур чувствительные разговоры о том, что «Хейфец поражает, но не трогает», напоминают отзывы о Листе, который, по мнению некоторых, «очень мало действует на душу, как-то холоден, не довольно с чувством играет»,¹ или о таком пианисте как Бузони, в котором недалекие современники видели лишь великого виртуоза.

Редчайшее достоинство исполнения Хейфеца состоит именно в том, что суровая логика

_________

¹В. В. Стасов. «Лист, Шуман, Берлиоз в России».

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. Констант Смис

Ева Бандровская

А. О.

Я. Хейфец

Содержание