Выпуск № 3 (3) | 1933 - страница 80

М. Ипполитов-Иванов

Комментарии к оркестровой сюите „Кавказские эскизы“, ор. 10

ОТ РЕДАКЦИИ

Настоящая статья М. М. Ипполитова-Иванова. представляет серьезный документальный интерес как высказывание автора об истории создания и творческом замысле одного из лучших его произведений.

Увлечение поэзией Лермонтова было одной из причин моего переселения в Тифлис тотчас по окончании Петербургской консерватории в 1882 г. Его «Демон», «Мцыри», «Герой нашего времени» захватили мое воображение; все помыслы мои были направлены к тому, чтобы побывать на Кавказе, в этой сказочной стране, чему способствовали еще и рассказы моих друзей, грузин — студентов университета Андрониковых и армян — товарищей по консерватории: пианиста Алиханова и композитора Корганова.

Эти друзья мои, как и вся вообще кавказская колония того времени в Петербурге, окончательно покорили меня своим теплым, дружеским отношением. И когда главная дирекция Музыкального общества предложила мне поехать в Тифлис, с поручением открыть там отделение Музыкального общества и остаться его руководителем, то я, ни секунды не задумываясь, принял это предложение и в октябре того же 1882 г. был уже в Тифлисе.

На пути моем на юг я ждал с превеликим нетерпением появления гор и уже от станции Минеральные Воды не отходил от окна вагона. Вновь с огромной силой нахлынули яркие образы, навеянные поэзией Лермонтова, и вечером, глядя на большие звезды, сверкающие на южном небе, я думал о Мцыри, который так же, как и я, видел их и наслаждался их сиянием. Я, как герой повести Толстого «Казаки», находился под обаянием горного ландшафта, непрерывно повторяя: «горы, горы, опять горы, еще горы,... все горы и горы без конца»...

Во Владикавказе, у преддверия перевала через Кавказский хребет, я от волненья не мог спать, и утром на заре уже был на почтовой станции, готовый двинуться в путь по Военно-Грузинской дороге, так тесно связанной с воспоминаниями о Лермонтове.

Утро было чудесное. Лишь только первые лучи солнца зарозовели на вершине Казбека, мы направились через Терек к Дарьяльскому ущелью. Дарьял произвел на меня огромное впечатление. Невероятные громады скал, бешено шумящий Терек, кусочек неба, едва видимый из окна почтовой кареты, — все это не могло не подействовать на воображение жителя ингерманландских болот, который и не подозревал о существовании в природе такой величественно-суровой красоты.

Казбек и подъем на Гудаур (высшая точка перевала) подавляют своей громадностью, да и вся дорога, являясь примером огромного инженерного искусства, запечатлевается в памяти на всю жизнь как нечто необычное по своей грандиозности.

Позже, когда я уже много раз проезжал по Военно-Грузинской , дороге и подробнее познакомился с ее топографией и деталями, я еще больше полюбил ее, всегда восторгаясь то суровой красой, то мягкостью пейзажей и вместе с тем гармоничностью общего впечатления. Богатство природы на южном склоне после грандиозного, сурового перевала поражает необыкновенной мощью; кажется, что бук, чинар, платаны и все деревья не растут там, а что их неудержимо выпирает из недр земли...

После дикого Дарьяла Пассанаурская долина производит чарующее впечатление, и в особенности — ущелье Арагвы. Обилие зелени, мягкость красок, тихое журчание прохладных струй Арагвы переносит вас в другой мир, и опять Лермонтов становится властителем ваших дум. Аулы, как ласточкины гнезда, разбросанные по склонам гор, ютятся над обрывами. Сакли с плоскими крышами придают пейзажу особый колорит.

Подъезжая к станции Млеты, первой после перевала, мне довелось увидеть характерную картинку: на крыше сакли двое грузин, старый и молодой, играли на тари (струнный музыкальный инструмент) и дудуки (духовой инструмент, вроде гобоя, по звучности мягче) протяжное баяты (род свободной импровизации), перекликаясь музыкальными фразами; в середине этой импровизации на крыше появилась танцующая девушка, и оба музыканта перешли на плясовую тему. Эта картина послужила сюжетом для одной из частей моих «Кавказских эскизов», под названием «В ауле».

Позже я побывал в сердце Грузии — Кахетии, в Алазанской долине, где благодаря ознакомлению с местным бытом мне удалось

усвоить все специфическое кавказское, что и прошло красной нитью в моем музыкальном творчестве.

«Кавказские эскизы» я написал в виде оркестровой сюиты — ряда музыкальных картинок — уже летом 1894 г., после моего переезда из Тифлиса в Москву, когда среди скромной северной природы с новой силой воскресли в памяти воспоминания о Кавказе.

В первой части «Кавказских эскизов» — « В ущелье» я живо представлял себе Дарьяльское ущелье, шум Терека, эхо гор, отражающее звуки сигнальной трубы кондукторов почтовых экипажей, долину Арагвы — Пассанаур — и снова тесное ущелье Ананура. Смена этих картин — благодарный материал для музыкальной интерпретации.

Для второй части — «В ауле» я воспользовался описанной выше сценой, полной удивительной поэзии. Andante этой части должно было выразить одинокую грусть человека, живущего в тесном ущелье, как бы прикованного к этим угрюмым скалам. А дальше— увлекательная тема танца, полного исключительной грации, простой и легкой, как полет птицы. Конечно, тут большую роль для моего впечатления сыграла вся обстановка: тихий вечер, колорит горного пейзажа, костюмы и характерные звуки тари и дудуки, да и сами исполнители, точно с картины Зичи.

Третья часть — «На заре» . На вечерней заре обычный йризыв муэдзина с вышки минарета; возвращающиеся домой стада и однообразный ритм постепенно затихающего дня.

Четвертая часть— «Шествие сардаря». Пестрая, шумливая толпа сопровождает выезд сарда ря, то тесно окружая его, то отбегая, отгоняемая нагайками охраны.

В «Кавказских эскизах» подлинными народными темами я пользовался только отчасти. Так например, в 1-й части я не брал ни одной темы целиком, а только отдельные ритмические фигуры, сохраняющие общий колорит. Широкая, певучая тема, рисующая Пассанаурскую долину, сочинена мной под впечатлением ее необыкновенно спокойной, яркой и ясной природы, превратившей эту местность в сплошной цветущий сад.

Во второй части я воспользовался для танца записанной мною очень распространенной в то время в деревнях Грузии народной песней, носящей некоторые следы персидского влияния, а для медленной части взял тему обычного баяты и старинную песню «Шен та наре». В этой части я впервые ввел в оркестр колоритные восточные барабанчики (timpani orientali) — -по-грузински «тимплипито» (глиняные литавры).

В третьей части «На заре» взята тема, записанная в Батуме, и некоторые темы арабского характера, с их равномерным ритмическим покачиванием во время исполнения.

Четвертая — последняя часть — «Шествие сардаря» написана на тему зейтунского марша. Вторая тема этого марша сочинена мной в духе воинственных песен зейтунов.

В первый раз «Кавказские эскизы» были исполнены в Москве 5 февраля 1895 г., в концерте Музыкального общества, под моим управлением.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Комментарии к оркестровой сюите „Кавказские эскизы“, ор. 10

Содержание