Выпуск № 2 (8) | 1934 - страница 14

ценит как правителя и даже считает, после личной встречи, «обаятельным» человеком. Показателен огромный интерес Чайковского к личности Людовика XVII (наследника Людовика XVI, умершего в детском возрасте во время Великой французской революции), портрет которого висел в его комнате.

Все это ясно говорит о безусловной и крайней реакционности общественных воззрении и настроений Чайковского.

При взгляде на творчество Чайковского обращают на себя внимание сюжеты двух основных его опер. В одной из них («Евгений Онегин») мы видим любовную идеализацию патриархального дореформенного помещичьего быта, в другой («Пиковая дама») тщательную обрисовку аристократического быта екатерининского времени, в котором Чайковский совершенно не видел и не захотел показать его жесточайших социальных антагонизмов. Любопытно, что Чайковский в «Пиковой даме» уничтожил даже тот слабый намек на социальный конфликт, который имеется у Пушкина. В пушкинской повести Лиза — бедная безродная девушка, воспитанница графини. Пушкин бросает несколько метких замечаний, ярко обрисовывающих положение Лизы: ей, например, было назначено жалованье, которое никогда не доплачивали, но требовали, чтобы она была одета «как все», т. е. — не без сарказма добавляет Пушкин — «как немногие». Ничего похожего на это нет у Чайковского: Лиза в его опере — княжна и внучка старой графини.

Еще больше сглажена социальная острота в опере «Евгений Онегин». Вместо широкого полотна, схватывающего современную Пушкину Россию, вместо Онегина, в котором Пушкин сосредоточил все противоречия, разъедающие современного ему «молодого человека», Чайковский показал в сущности, лишь один (правда, центральный) эпизод пушкинской поэмы — драму Татьяны Лариной. Даже учитывая оперную специфику, неизбежно влекущую к сжатию рамок литературного сюжета, легшего в основу оперы, нельзя не увидеть в «Евгении Онегине» Чайковского сужение замысла (сравнительно с пушкинским оригиналом), объясняемое (быть может, правда, неосознанными) мотивами идеологического порядка.

Наконец, на идейную близость Чайковского к определенным дворянским группам указывает и основной эмоциональный тонус его творчества. Музыка Чайковского проникнута обычно глубоко элегическими настроениями, а через ряд его произведений (за малыми исключениями, лучших) проходит мысль о неумолимом, безжалостном роке, тяготеющем над человеком и неотвратимо влекущем его к гибели.

Одна из его ранних симфонических поэм носит название «Фатум». Программный замысел этого (мало интересного в музыкальном отношении) произведения не раскрыт композитором (помещенный в начале партитуры поэтический отрывок подыскан уже после сочинения поэмы и притом не самим композитором), но название отчетливо указывает на его характер.

Чрезвычайно показательна в этом отношении и написанная почти в одно время с «Фатумом» гениальная увертюра-фантазия «Ромео и Джульетта» (1870). В ней впервые в полной мере развертывается яркое симфоническое дарование Чайковского, в ней же впервые с огромной силой проводится преследовавшая Чайковского идея рока. Что идейный замысел «Ромео и Джульетты» именно таков, становится особенно ясным при сравнении поэмы Чайковского с трагедией Шекспира, под впечатлением которой она написана.

Трагедия Шекспира, несмотря на свою развязку, которой «печальнее не слыхано на свете» (как говорит Шекспир, вложив эту фразу в уста одного из действующих лиц трагедии), по существу полна бодрости, свежести, молодости. Нельзя считать вполне пессимистичным и завершение ее: если гибнут юные Джульетта и Ромео, то вместе с ними рушится и приведший их к гибели пережиток феодального быта — родовая месть.

Не то мы видим у Чайковского: тема родовой вражды (главная тема Allegro) представлена именно как мрачная, разрушительная, неодолимая сила (не случайно ее сходство по мелодическому рисунку и даже по тональности с главной темой первой части 6-й симфонии). Понятно, что с ней не в силах бороться вторая, любовная тема, полная страсти, но слишком нежная и робкая (кстати сказать, далекая от того, чтобы правильно обрисовать шекспировских героев: смелого, с «железным нравом», Ромео и пылкую и вместе с тем лукавую Джульетту). Томные «вздохи» валторн, сопровождающие любовную мелодию, звучат скорее жалобно, чем страстно.

Интересна и характеристика монаха Лоренцо. У Шекспира это добродушный старик, всеми силами стремящийся устроить счастье влюбленных; у Чайковского он выразитель все той же жуткой, неодолимой силы. В форме мрачного хорала появляется его тема

в начале увертюры (интродукция); угрожающе звучит она в разработке и как надгробное пение — в конце увертюры. Вряд ли можно сомневаться в том, что именно такое «роковое» понимание шекспировской трагедии дало возможность Чайковскому создать свое первое настоящее симфоническое произведение, в полной мере развернуть свое гениальное симфоническое дарование (1-я симфония — лишь опыт, очень интересный и даже художественно-ценный, но еще лишенный характерных для Чайковского черт).

Проявившись в «Ромео», идея рока снова и снова привлекает Чайковского. Очень близка по замыслу к «Ромео» лучшая симфоническая поэма Чайковского «Франческа да Римини»; теми же настроениями проникнуты несправедливо забытый «Гамлет», 1-я часть «Манфреда», и, наконец, мысль о роке проводится — уже вполне осознанно — в последних трех симфониях. В 4-й симфонии композитор вводит тему фатума, роковой силы, которая, как говорит композитор (письмо к фон Мекк) «мешает порыву к счастью дойти до цели, которая ревниво стережет, чтобы благополучие и покой не были полны и безоблачны»... Эта сила «непобедима, и ее не осилишь».

В 5-й симфонии через все части проходит грозная тема, «роковой» смысл которой ясен без указаний композитора. И наконец, в 6-й симфонии, «лебединой песне» композитора, преследовавшая его идея выражена с предельной силой и гениальной выразительностью, которые ставят 6-ю симфонию в ряд величайших образцов симфонического искусства.

Интересно, что во всех трех упомянутых симфониях идея рока проводится по-разному. Если в 4-й симфонии Чайковский дает картину народного веселья, в котором он хочет забыться от своего одиночества и тоски, если идейный вывод финала (а с ним и всей симфонии), что «жить все-таки можно» (программа 4-й симфонии, изложенная композитором в упомянутом письме к фон Мекк), то в 5-й симфонии такого ясного вывода мы уже не видим. Появляющаяся в торжественном мажоре тема вступления звучит как будто победой... Но над чем? — Не то над роком, не то именно самого рока.

Наконец, в 6-й «программной» симфонии¹ (как ее назвал первоначально Чайковский) общий идейный замысел совершенно ясен, несмотря на то, что композитор унес программу симфонии с собой в могилу (намеки на эту программу мы все же находим в переписке Чайковского: на предложение поэта Константина Романова написать музыку на текст апухтинского Requiem’a он отвечает отказом, мотивируя его тем, что он только что закончил 6-ю симфонию, в которой выражены настроения очень близкие к Requiem’y; поэтому, боясь повторить самого себя, он не решается принять сделанное ему предложение).

Все сказанное, действительно, дает много данных к сближению Чайковского с кругами деклассирующегося дворянства, утерявшего социальную опору существования и пришедшего к сознанию своей ненужности, никчемности, к сознанию неизбежной гибели своей классовой группировки. Иначе говоря — общепринятая точка зрения имеет много оснований. И все же нам эта точка зрения представляется чрезвычайно односторонней, не вскрывающей всей противоречивости Чайковского, проходящей мимо существеннейших черт личности и творчества композитора и нуждающейся в самых серьезных коррективах. Постараемся обосновать это утверждение.

Прежде всего, мы хотим обратить внимание на то, что чувство глубокой растерянности перед новыми жизненными отношениями в переломную эпоху 1861–1905 гг. и отсюда настроения уныния, разочарованности и даже отчаяния вовсе не были исключительным свойством дворянских кругов.

Здесь можно напомнить одну из работ Ленина о Толстом: «Эпоха, к которой принадлежит Толстой и которая замечательно рельефно отразилась как в его гениальных художественных произведениях, так и в его учении, есть эпоха после 1861 г. и до 1905 гг... Устами К. Левина в «Анне Карениной» Л. Толстой чрезвычайно ярко выразил, в чем состоял перевал русской истории за эти полвека.

...Разговоры об урожае, найме рабочих и т. п., которые, Левин знал, принято считать чем-то очень низким.., теперь для Левина

_________

¹ Кстати, о названии 6-й симфонии. Она известна под названием «Патетической». Это название написано на оригинальной рукописной партитуре самим композитором. Однако следует вспомнить, нам кажется, историю этого названия. Чайковский дирижировал 6-й симфонией 16 октября 1893 г., причем симфония тогда не имела названия. По совету брата Модеста Чайковский тотчас после концерта назвал симфонию «Патетической», однако, на другой же день он от этого названия отказался (об этом пишет Модест Чайковский), послав соответствующее письмо Юргенсону. Но... 25 октября Чайковский умер, и название «Патетической» сохранилось за ней вопреки желанию композитора.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание