Выпуск № 2 (8) | 1934 - страница 17

сти осуществления этих стремлений, как это было с лучшими из «лишних людей». Значит ли это однако, что мы лишены права связать Чайковского с разночинчеством и рассматривать его, как это принято, исключительно как идеолога оттесненного от жизни, гибнущего дворянства?

Уже того, что было сказано нами по этому поводу, достаточно, чтобы ответить на данный вопрос отрицательно.

К сказанному ранее добавим следующее: несомненно, что психология «лишнего человека» создавалась не только в результате «разлада сознания и воли» (Воровский), т. е. несоответствия общественных стремлений с возможностью их реализации. В несколько иной, может быть, форме, с теми или иными оттенками, она была свойственна почти всем «лишним» в производственном процессе, — а таких было не мало, так как капитализирующаяся Россия, создавая армию разночинческой интеллигенции, вместе с этим не могла «освоить» всю эту армию; этот чисто экономический фактор нельзя не учитывать наряду с факторами идейного порядка (отмеченный Воровским разлад сознания и воли).

Таким образом, психология неустроенности, растерянности, душевной неуравновешенности (доходившей иногда до отчаяния) была свойственна весьма широким кругам российской интеллигенции. И здесь не надо забывать, что тип «лишнего человека» или, скажем иначе, растерявшегося интеллигента, был — как в общем правильно указывает Боровский — не столько типом классовым, сколько типом психологическим. Это надо понимать в том смысле, что та классовая дифференциация, которую мы вскрываем в среде рассматриваемой категории интеллигенции, неизбежно несколько схематична; а затем, что дифференциация эта лишь в известной степени сознавалась (а нередко и совсем не сознавалась) самой интеллигенцией. Идейная грань между интеллигентом, в растерянности видящим главного врага в нигилизме и ищущим опору в образе царя-самодержца и, с другой стороны, интеллигентом, бессильно плачущимся на свою никчемность, но мечтающим о какой-то (ему совершенно неведомо, какой) лучшей жизни — эта идейная грань в действительности была вовсе не так велика, как это может казаться.

Поэтому несколько иная, чем у большинства «лишних людей», база пессимистических настроений Чайковского вовсе не является основанием для решительного выделения его из общей массы интеллигенции эпохи «безвременья».

Считать Чайковского представителем исключительно «гибнущего дворянства» мы не можем, хотя его дворянское происхождение, конечно, сказалось в его воззрениях и в его творчестве. Этот предварительный вывод станет более ясным, когда мы бросим общий взгляд на творчество Чайковского.

Яркая пессимистическая окраска творчества Чайковского не может служить основанием, как ясно из всего сказанного, для отнесения композитора целиком к представителям дворянской идеологии.

Обратимся к другим его чертам. Типичнейшее свойство Чайковского — исключительная доступность, в полном смысле слова массовость его музыки. Чайковский никогда не стремится к изысканным гармониям, к сложной оркестровке и экзотической мелодии. Его возмущает «культ разных пряных гармонизаций, оригинальных оркестровых комбинаций и всякого рода внешних эффектов».

Чайковский смело пользуется довольно шаблонными гармоническими приемами, его мелодия исключительно проста и «доходчива». Эта доходчивость иногда переходит даже в банальность. Причем это относится не только к слабым его вещам, но и иногда к самым замечательным сочинениям; знаменитая вторая тема первой части 6-й симфонии, напр., при всей своей колоссальной выразительности, изумительной эмоциональной насыщенности, все же довольно близко стоит у грани банального. Мы не говорим уже о романсах Чайковского, и содержание, и музыкальный язык которых довольно явно обнаруживают близость с «жестоким» мещанским романсом.

Не смущают Чайковского и всякого рода сознаваемые им влияния на его творчество.

По его признанию, музыка его пропитана «шуманизмом, вагнеризмом, шопенизмом, глинкинизмом, берлиозизмом и всякими другими новейшими “измами”...». Но это нисколько не тревожит композитора. Самое важное для него быть искренним. Такова сила его искренности и таланта, что несмотря на «всеядность» его музыкального языка, он ярко самобытен. Музыку Чайковского мы узнаем по одному-двум тактам.

Вот это свойство творчества Чайковского — его стремление (и поразительное умение) говорить доступным самым широким массам музыкальным языком, не боясь упреков в «шаблонности», в заимствованиях и т. д., —

это свойство решительно противоречит обычной оценке его, как представителя исключительно дворянской культуры, для которой всегда характерна известная аристократическая замкнутость и утонченность.

Следующий важнейший признак творчества Чайковского — его реализм. Чайковский не только восхищался глубоко реалистической западноевропейской оперой «Кармен», но и сам в своем оперном творчестве был гораздо большим реалистом, чем, скажем, Римский-Корсаков, Бородин или Глинка.

Правда, реализм, например, «Евгения Онегина» совершенно иного рода, чем реализм Мусоргского; Чайковскому чуждо стремление Мусоргского передать интонации живой разговорной речи, показать широкую картину социальной жизни (наряду с царями, битвами, маршами, к атрибутам grand’opéra он относит и «народные бунты»).

Реалистическая сила Чайковского — в правдивом показе душевных движений его героев, в глубочайшей психологической оправданности всего развития действия, в отказе от всякой «оперности». В этом смысле реалистичен не только романтический «Онегин», но даже и «Пиковая дама», несмотря на введенный в нее элемент сверхъестественной силы.

Инструментальная музыка бессловесна. Применительно к ней нельзя говорить о реализме в том прямом смысле, в каком мы говорим о реализме в опере, но по существу инструментальное творчество Чайковского в такой же мере несет в себе элементы реализма, как и его опера.

Величайшая искренность, внутренняя правдивость, глубочайшая эмоциональность, в соединении с максимальной доступностью (однако вовсе не упрощенностью) музыкального языка — вот те свойства инструментальной музыки Чайковского, которые позволяют назвать ее в очень большой мере реалистическим искусством.

Чисто дворянскому искусству эти черты музыки Чайковского (массовость, реалистичность), отнюдь не свойственны. Для него характерны, напротив, замкнутость, утонченность, эстетство (вспомним такого типично-дворянского поэта, как Фет), т. е. как раз те свойства, которые были органически чужды Чайковскому, и если мы сопоставим приведенные нами выше высказывания Чайковского об отношении к творческому процессу с характером его музыки, то станет ясно, что общепринятая точка зрения далека от правильного взгляда на личность и творчество Чайковского. Тот сложный сплав, который представляет собой идеология Чайковского, выраженная им в его творчестве и в бесчисленных высказываниях в его огромном эпистолярном наследстве, никак не может быть определен целиком как отражение воззрений и настроений гибнущего, разорявшегося дворянства.

Мы отнюдь не собираемся отрицать, как мы уже неоднократно на протяжении статьи подчеркивали, совершенно определенной связи Чайковского с дворянской культурой, но считаем, что указание этой связи далеко не исчерпывает всей сложности и противоречивости социального облика Чайковского.

Определенный слой разночинческой интеллигенции, слой, вышедший из дворянства, — к нему мы и относим Чайковского — нес на себе идеологический груз как той, так и другой социальной группы. И если такие черты искусства Чайковского, как идеализация помещичьей старины, казенно-патриотический пафос некоторых произведений, — должны быть отнесены к «дворянской стороне» идеологии композитора, то другие — прежде всего глубокий пессимизм — могут рассматриваться в равной мере как проявление дворянской и как проявление разночинческой идеологии; и, наконец, третьи, не менее существенные черты творчества Чайковского — элементы реализма и массовость — необходимо поставить в теснейшую связь с идейной близостью Чайковского с разночинчеством.

Вряд ли нужно особо оговаривать, что, разделяя таким образом творчество Чайковского, мы вовсе не хотим сказать, что в одном произведении проявились дворянские, в другом разночинческие черты, в третьем те и другие смешаны в таком-то процентном соотношении. Указывая различные по идейному смыслу элементы мировоззрения и творчества Чайковского, мы отдаем себе ясный отчет в том, что в его живом творчестве они слиты в единое и органическое целое.

В настоящей статье читатель не найдет всестороннего освещения творческой личности Чайковского, этой задачи мы себе не ставили¹. Цель статьи — противопоставить распространенной и, по нашему убеждению, весьма односторонней точке зрения на гениального русского композитора, — точке зрения, не могущей достаточно убедительно объяснить важнейшие свойства музыки Чайковского (массовость, реалистичность) — иной взгляд,

_________

¹ Мы надеемся в ближайшее время выполнить ее в другом месте, в связи с соприкасающимися с Чайковским явлениями русской музыкальной культуры.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание