«14 февраля 1872 г.
Дон Хуану, боярину Матуте, Михаиле Туче (сыну посадничьему), Князю Шуйскому, Самозванцу и многих других орденов Кавалеру, Василию Васильевичу Васильеву, от метущегося в контроверсиях сей земной юдоли, смиренного мусикийца Модеста Мусоргского
Послание:
Понеже жаждете в «Каменного гостя», то ожидаетесь с многоуважаемою супругою в среду, 16 февраля, в бенуаре Мариинского Театра № 2-й с правой стороны. Сия ложа изъята Корсиньком из чрева Дирекции вчера в 3-м часу пополудни и вельми конфузно есть оное событие: ложа, изъятая, имеет вид кусочка лиловой бумажки с письменными на оном кусочке словесы:
тако:
Мариинский театр
Бенуар № 2
с правой стороны 16 февр.
1872 г.
Все, кто родить может, рожают приблизительно себе подобных, а Дирекция носит во чреве и рожает кусочки бумаги.
Отвечайте получили ли послание сие и будете ли как речено. Впрочем обнимаю вас, Василий Васильевич, до свидания
Душою Мод. Мусоргский
Таков этот курьезный pendant к упомянутому письму Мусоргского к Никольскому.
В небольшом архиве А. Н. Молас (Рукописный отдел Госуд. Публичной библиотеки) мне удалось найти следующее письмо В. В. Васильева к А. Н. Молас:
«15 сентября 1873 года
Пермская губерния
Екатеринбургский уезд
село Логиново.
Донна Анна — Лаура Молас — Гиз-дель-Липато
Здравствуйте. После четырехмесячного отсутствия из туманной, но прекрасной родины решаюсь дать о себе весточку друзьям. Я уехал 15 мая совершенно неожиданно против своего намерения. Сила обстоятельств такова, что заставила меня уехать ранее, чем я хотел. Вследствие того я лишился возможности повидаться с вами еще раз. Не браните меня слишком за мою кажущуюся забывчивость. Частью заботы, а частью лень мешали мне писать. При том же надо взять и то в расчет, что я писать не люблю, как сами знаете, да и интересного ничего нет о чем бы стоило распространяться.
В. В. Васильев
Передайте мои поклоны и приветы всем знакомым. Корсинькам и Мусорге я напишу в отдельности. Одним из под Сибирского камня, а другому из Пермских дремучих лесов от Шпуньского.
Я только что вспомнил, что не знаю адреса вашего. Ведь Вы ка-
жется хотели переехать. Вам передаст лично или перешлет по почте мой приятель Владимир Васильевич Демянский.
Туча-Матута.
В этом письме, кроме отзвуков тех же добрых и дружеских отношений с Римским-Корсаковым, Мусоргским и Моласами, представляет интерес загадочное упоминание о привете Мусоргскому «из Пермских дремучих лесов от Шпуньского». Вспомним, что тот же загадочный Шпуньский фигурирует в письме Мусоргского к А. Н. Молас от 3 января 1872 г.: «Измышляю Grabbe Spunskij». Это наводит на мысль, что в обоих случаях речь идет о каком-то нам совершенно неизвестном сюжете или творческом плане Мусоргского.
В заключение приведу отрывок из письма Николая Павловича Моласа, мужа А. Н. Пургольд. Это письмо является, быть может, ответным на только что приведенное письмо Васильева. В разделе этого письма, озаглавленном: «Глава вторая. Деятельность композиторов» — Н. П. Молас рассказывает о «делах и днях» друзей Васильева, покинутых им на «туманной, но прекрасной» родине:
«...Деятельность музыкальных композиторов за последнее время заявила себя перед публикой, во-первых, новым квартетом Направника. Знатоки говорят, что квартет, вопреки ожиданиям, очень красив и интересен по музыке; во-вторых — оперою Сантиса «Ермак — покоритель Сибири». До такого безобразия по пошлости либретто и музыки еще не доходил ни один из композиторов. Я не стану описывать это диво, потому что потребные на это чернила не стоили бы всей оперы. В-третьих, ожидаются две новые симфонии — Направника и Чайковского, которые будут сыграны в концертах Русского музыкального Общества. Начало этих концертов в нынешнем сезоне отложено до января. «Борис Годунов» окончательно принят и пойдет в половине января, чему, конечно, радуется не мало людей. В частности по делам композиторским — Корсаков окончил свою симфонию, которая вышла из его мастерских рук замечательно отделанною и очень красивою (произведение вполне классическое). Мусоргский собрал много материала для будущей оперы «Хованщина» и из нее уже напечатана довольно длинная и весьма характерная «Песнь раскольницы Марфы». Материалы все необыкновенно интересны. Надо сознаться, что в оперном деле Модест Петрович неподражаем. Бородин ничего не пишет, и ограничился за нынешний год отпечатанием 3-х романсов: «Глазки и лапки»1, «Морская царевна» и «Песнь леса». Кюи окончил два акта из оперы «Тизба», 1-й и 4-й; в них много хорошего, но и дряни не оберешься; Щербачев написал 5 неважных романсов, довольно хорошее скерцо, чудесный финал симфонии, ныне оканчиваемый, и очень милую этюду.
Петербург 1873 г.
Декабрь».
Таковы те материалы, которыми мы пока располагаем. Они на первый взгляд невелики и незначительны. Но, принимая во внимание огромный интерес советского читателя к этому отрезку истории русской музыки, мы считаем, что и они в какой-то мере являются полезными. Они помогают воскресить забытые страницы из истории русской музыкальной культуры.
_________
1 Непонятное название. Для иронии в устах Н. П. Молас здесь, казалось бы, не быть места. — А. Р.-К
-
Содержание
-
Увеличить
-
Как книга
-
Как текст
-
Сетка
Содержание
- Содержание 4
- Автобиографическая записка 9
- Великий новатор музыкальной драмы 13
- К новым берегам... 26
- О музыкальном языке Мусоргского 35
- Образ Бориса в опере Мусоргского 44
- Мусоргский и Флобер (к истории либретто оперы «Саламбо») 59
- Мусоргский-пианист 66
- Письма Мусоргского к А. А. Голенищеву-Кутузову 74
- Неопубликованные письма В. В. Стасова 101
- Забытый современник М. П. Мусоргского 107
- Мусоргский на советской сцене 113