Выпуск № 11 (40) | 1936 - страница 46

кратного увеличения объема настоящей работы, с другой — задачи, поставленные перед составителем этой работы, и цель, которой настоящая работа должна служить, не требуют ни этой исчерпывающей полноты, ни охвата всех областей музыкального знания» (стр. VI).

Критик, если бы он был библиографом, должен был бы сделать из этих слов сам собою напрашивающийся вывод о том, что в основе книги лежит принцип выборочной библиографии, а при анализе моей работы попытаться разобрать, почему в книгу включена та, а не иная литература и соответствует ли включенная в книгу литература поставленным перед книгою целям и задачам. Вместо этого А. Наркевич, не только не пытаясь ответить на этот вопрос, имеющий принципиальное значение, но даже не поставив его вообще (!), считает возможным ограничиться мимоходом брошенным замечанием о «крайней случайности и немотивированности» выбора литературы.

Отвергая категорически обвинение в каком-либо произволе выбора имен композиторов и в случайности подбора материала (что достаточно ясно хотя бы из вышесказанного), я вместе с тем не могу не указать на совершенно непонятную для музыковеда мешанину имен¹ и беспринципный список названий статей и книг, которые приводит А. Наркевич.

Можно было бы привести много примеров беспринципности — приводить их все излишне — достаточно показать это хотя бы в отношении литературы по Вагнеру, поскольку как раз в связи с вопросом о ней А. Наркевич еще раз подчеркивает, что выбор литературы мною «сделан крайне случайно и немотивированно».

Из дореволюционной литературы по Вагнеру я счел достаточным указать на монографию Каппа, — как более точно, а вместе с тем и сжато, показывающую творческую жизнь композитора, а также критические статьи Серова, Чайковского и Римского-Корсакова. Наряду с этим я привел мемуары и сочинения Вагнера, имеющиеся на русском языке, и наиболее яркие характеристики, данные Вагнеру советскими музыковедами. Как всегда, при наличии специальных библиографических работ о композиторе, так и в данном случае, я привел еще «Вагнериану» Хвостенко. Все это вполне соответствует моему принципу отбора и систематизации материала, изложенному в предисловии к книге.

Абсолютно не считаясь с качеством материала и с установкой книги, А. Наркевич без всякой критической оценки (но, видимо, только потому, что ему известны названия указываемых им книг) приводит столь неравноценные работы, как Шюре и Сидорова, Ницше и Базунова, Лиштанберже и Вальтера, бесконечный ряд «общедоступных пособий» по разным вагнеровским произведениям и т. п.

Критик, если только он музыковед, должен был бы понять, что помещение указанного им списка книги брошюр в выборочной библиографической работе, преследующей цель ориентировать читателя и слушателя концертов и Университета музыкальной культуры действительно в основной литературе, не только не достигнет указанной цели, но, несомненно, даст обратные результаты и вызовет полное замешательство читателя. Правда, будет достигнута другая цель — количество книг указано больше!

А. Наркевич неоднократно обвиняет автора книги в недобросовестности, но, видимо, излишняя добросовестность критика и погоня за количеством названий во что бы то ни стало заставила его включить в список «пропущенной» мною литературы статьи, имеющиеся, однако, в моей книге! Укажу хотя бы на статьи Серова «Рихард Вагнер и его реформа в области оперы» и «Нибелунгов перстень» (см. стр. 34 моей книги, за № 135) и статью И. Глебова «Квинтет ор. 39 С. Прокофьева» (см. стр. 191 моей книги, № 858)! Выражаясь языком Наркевича, скажем, что «уже эти «странности» его статьи заставляют насторожиться», тем более, что обвинений так много, что читатель в конце концов перестает понимать — зачем же издавали такую книгу?

Не чувствуя, однако, себя виноватым и тем более не имея никакого намерения оправдываться, укажу еше несколько примеров, поясняющих метод критики А. Наркевича.

Видимо ради разнообразия А. Наркевич нападает не только на «крайнюю неполноту» книги, но и на ее излишнюю, как он выражается в кавычках, «полноту». Читателю, со слов критика, действительно должно показаться странным, зачем наряду с «более или менее значительными пропусками» в книгу включены «заметки из бакинской газеты «Вышка» и «Снабжение, Кооперация, Торговля», а также «Драматический альбом для любителей театра и музыки на 1826 г.» Как автор книги, я позволю себе

_________

¹ Перечислив свыше 50 (!) имен западноевропейских и советских композиторов, А. Наркевич, как бы спохватившись, добавляет еще и из русского наследия и современников: «Гурилев, Кастальский, Блуменфельд, Корещенко, оба Черепнина, Метнер, Станчинский» (?!). Не говоря уже о том, что если к этому количеству имен добавить еще столько же — все равно список был бы далеко не исчерпывающим; не лишне отметить отсутствие в списке А. Наркевича ленинградских композиторов.

досказать то, что намеренно скрыл от читателя мой уважаемый критик — в этих газетах говорится о постановке оперы «Шах-Сенем» Глиэра и о постановке Мейерхольдом «Пиковой дамы» Чайковского — т. е. о достаточно значительных фактах нашей музыкальной жизни, чтобы стараться осветить их в библиографии полнее, чем это хотелось А. Наркевичу. А «Драматический альбом»? — Критик решил, видимо, применяя к нему его же слова, «ограничиться переписыванием названий, не заглядывая в приводимые им книги»: в этом альбоме помещена статья Верстовского — «Отрывки из истории драматической музыки»!

Критик совсем не придирчив! Он просто заботится о читателе: «еще более поразительна, однако, — пишет А. Наркевич, — следующая ремарка составителя (стр. 48): «См. также «РМГ» за разные годы» (!?)» Однако и здесь критик забывает обратить внимание читателя на то, что эта ремарка относится к Глинке, а между тем она возможна именно при выборочном указании литературы о Глинке, так как в «Русской музыкальной газете» помимо печатавшейся «Глинкианы» в разных номерах и за самые разные годы было опубликовано много материалов о Глинке, — приводить все, целиком, в задание выборочной библиографии никогда не входит, о чем, думаю, не может не знать А. Наркевич.

Не легче, чем от такой намеренной недоговоренности, читателю и от показного начетничества критика, не понявшего (или не пожелавшего понять!) ни выборочного характера библиографии моей книги, ни ее конструктивного задания. Так, А. Наркевич, видимо, не понял, что книга Бальмонта «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина» не рекомендуется мною как книга о Скрябине, а помещена как литература о «Прометее» Скрябина и как любопытное и характерное восприятие известным поэтом этого произведения.¹

Увлеченный теорией (далеко не бесспорной!), что «факт отдельного издания» книги доказывает «большую значимость материала», чем журнальная статья или заметка,² А. Наркевич противоречит самому себе — и непониманием действительно большей ценности и большей целесообразности с точки зрения назначения моей книги помещения в ней небольшого отзыва Скрябина и Гофмана о Шопене (см. мою книгу, № 560),³ чем указываемой критиком книжки Давыдовой о Шопене и рекомендацией таких «отдельных книг» — беру на выборку — как книги Коптяева,⁴Ильинского,⁵Браудо⁶и др.

Даже там, где А. Наркевич по существу правильно отмечает недостаток книги — недопустимо большое количество опечаток (за которые автор не может взять ответственности целиком на себя) — даже там критик остается верен своему извращенному методу изложения фактов.

По А. Наркевичу, выходит так, что автор не только возводит опечатку в какой-то принцип, но даже намеренно «издевается над читателем» (?!!). Но до каких геркулесовых столпов можно дойти и какой нужно обладать, скажем мягко, исключительной смелостью, показывает предъявленное А. Наркевичем обвинение автору в политической неграмотности (!) из-за очевидной опечатки, оставшейся в книге по недосмотру и автора, и корректора, и ответственного редактора. Вряд ли бы А. Наркевич решился обвинить всех их в том, что они не могут отличить эпохи «становления» капитализма от эпохи (восстановления» капитализма, что очевидно каждому, но что не захотел понять сам критик и что решил преподнести читателю, как «факт», окончательно опорачивающий автора книги.

_________

¹ Видимо эта книжка Бальмонта и брошюрка Богоявленского о «Кармен» Бизе послужили критику основанием для возведения на меня ничем не оправдываемого обвинения в рекомендации мною... «в ряде случаев заведомой халтуры»! Держась совершенно иных взглядов и рассматривая с совершенно других точек зрения обе эти книжки, чем это делает А. Наркевич, я категорически отметаю от себя указанное обвинение, утверждая, что моему критику не удастся привести из всей моей книги ни одного названия, которое можно было бы характеризовать как «заведомую халтуру». ² Интересно, стал ли бы, напр., А. Наркевич утверждать, что «отдельно изданные» книжки, подобные «Невинной пропаганде империализма» Краснухи (о «Персидском базаре») более ценны, чем, скажем, небольшие статьи и заметки о музыке эпохи империализма и о «Пиковой даме» Игоря Глебова?

³Кстати сказать, А. Наркевич искажает и смысл высказывания Скрябина!

⁴ Критические статьи Коптяева в двух сборниках «Музыка и культура» и «Эвтерпе».

⁵ Ильинский, «Биографии композиторов» — по словам А. Наркевича — «полезное справочное издание» (?).

⁶ Браудо — «Сжатый очерк истории музыки» — о втором издании этой книги см. статью группы музыкантов-историков Москвы и Ленинграда в том же № 6 «Сов. музыки» за 1936 г. (стр.86–88)

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Содержание