Издательство предпочло пойти по пути наименьшего сопротивления, по пути механической перепечатки со старых досок, — со старыми опечатками,¹ старым предисловием и старым переводом.

Хороший вокальный перевод — дело чрезвычайно трудное. К нему должны быть предъявлены требования не только эквиритмичности, единства стихотворного и музыкального размера. Настоящий вокальный перевод должен носить отпечаток подлинного художественного творчества; он должен быть созданием рук не ремесленника, но поэта; он должен сохранять все неуловимые оттенки, весь поэтический аромат стихов подлинника. В противном случае — строки будут «втискиваться» в ритм, невзирая на смысл, или, наоборот, — «дотягиваться» до ритма при помощи словечек, вроде; «опять», «но», «да», «ведь» и т. д.; рифма будет убогой и жалкой, образы, которые переводчик вынужден бывает иногда давать взамен подлинных, — будут бледны, примитивны, а местами вульгарны и пошлы.

К сожалению, такой налет «прозы» лежит и на переводе «Зимнего пути», сделанном С. Заяицким и использованном для обоих изданий цикла. Оно и понятно: С. Заяицкий, очевидно, — больше беллетрист, чем поэт, судя по списку его произведений.²

При переводе «Зимнего пути» С. Заяицкий, как видно, руководствовался главным образом требованиями «гладкости» и совпадения размера стиха с музыкальным ритмом. В результате — свежие, впечатляющие настоящей художественной простотой стихи В. Мюллера оказались заменены самой дурной прозой (ведь наличие дурных рифм отнюдь еще не делает произведение поэтическим!), а иногда — и пошловатыми оборотами. Так, напр., в «Воспоминании» он дает следующие строки:

«...И липа здесь, под говор птичий,
Цвела пышна и молода» (стр. 37)

В подлиннике:

«Die runden Lindenbaume bluhten,
Die klaren Rinnen rauschen hell»...

(«В цвету круглые липы, звонко журчат светлые струи...»)

Или другие примеры:

«...Nun ja, die Post kommt aus der Stadt’
Wo ich ein liebes Liebchen hatt’...»

он переводит:

«Ведь, эта почта к нам идет,
из края, где она (? А. Ш.) живет...» («Почта», стр. 54).

Или:

«...Ach! wer wie ich so elend ist,
Gibt gem sich hln der bunten List...» —
«Ах! кто как я, весь век стралал,
Тот жизнь златым мечтам вверял»... («Обман», стр. 71).

(Кстати: «List) — хитрость, коварство, обман, но уж никак не «златые мечты»!)

Один из эпизодов № 17 — «В деревне», по силе драматического Напряжения приближающийся к шубертовскому же «Двойнику», совершенно скомкан и искажен переводом:

«...Was will ich unter den Schlafern saumen?
Ich bin zu Ende mit alien Traumen!»

(Что мне медлить дольше среди спящих — я покончил со всеми снами!...) —

в переводе Заяицкого:

«Мне тяжко (? A. Ш.) видеть спокойно спящих,
Довольно грез мне и сноз манящих!...» (стр. 67).

Переводчик снижает весь драматизм и другой песни — «Путевой столб».

«Einen Weiser seh’ich stehen,
Unverriickt vor meinem Blick,
Eine Strasse muss ich gehen,
Die noch keiner ging zuruck...» —

_________

¹ По преимуществу, в тексте, как напр.: «Что ты здесь витаеш?» («Ворон» стр. 59;) «sacht, sacht (macht?) die Thure zu» («Спокойно спи», стр. 7) — ошибка, имеющаяся в брейткопфовском издании.

²См. «Литературную энциклопедию», т. 4.

(Перед моим взором неподвижно вырисовывается путевой столб; я пойду той дорогой, по которой еще никто не возвращался назад (подразумевается — дорогой на кладбище). В переводе:

«Столб другой (? А. Ш.) вдали с тревогой
Видит мой смущенный взгляд.
Я пойду иной дорогой,
Где запретен путь назад...» (стр. 75).

Чересчур свободный подход к подлиннику (или «власть размера»?!) вызывает иной раз несуразности и противоречия. Так, переводчик упорно заставляет путника, едва успевшего отойти от дома, где живет его возлюбленная, бродить «в степи»: «то знак, о чем теперь я грущу, бродя в степи» (в подлиннике: «damit du mogest sehen, an dich hab’ich gedacht» — «чтобы ты могла видеть, что я думал о тебе...») — («Спокойно спи», стр. 8). И дальше: «Vorbei in tiefer Nacht» — «в глубокой ночи» — он снова переводит: «в холодный мрак степей»; «die kalten Winde bliesen» («дул холодный ветер»...) — «степной холодный ветер» («Липа», стр. 24–25).

Он не чувствует, что эта «степь» нарушает весь общий колорит, что композитор и поэт дают здесь совершенно иной пейзаж: это не безграничная, бескрайная степь, не широкие просторы; это зимняя дорога, где гуляет ветер, где встречаются и замерзшие ручьи и деревья (он сам упоминает дальше о «доме дровосека», хотя в данном случае это неверно: «Kohler» — угольщик!), но все время чувствуется близость жилья: небольшого города, деревни, — особенно во второй части («Почта», «В деревне», «Постоялый двор» ( — кладбище), «Шарманщик»).

Можно было бы еще многое добавить к приведенным примерам: и бедные рифмы, и прибавление слов, вроде «опять» — ради размера, но вопреки смыслу, и трубящего «почтаря» («ein Posthorn klingt») и т. д. и т. п. Но и сказанного достаточно. Достаточно для того, чтобы иметь основание снова задать вопрос: неужели же для нового издания «Зимнего пути» Шуберта не мог бы быть заказан другой, полноценный, художественный перевод?

Все это не погоня за мелочами. Вопрос «подачи» образцов классического наследства — чрезвычайно серьезный. Этот единичный пример должен наглядно показать необходимость самой жестокой борьбы с «механическим» способом переиздавания классической музыкальной литературы.

А. Штейнберг

Читатели — о книгах по музыке

На состоявшейся в Ленинградском Союзе композиторов встрече читателей — в том числе слушателей Музыкального рабочего университета Ленинградской филармонии — с авторами книг по музыке, очень остро был поставлен вопрос о том, в какой мере выходящая кинжно-музыкальная литература удовлетворяет все возрастающие потребности широких читательских масс, в какой мере — при этом — учитывается диференциация читательских требований и запросов.

Как показали высказывания участников встречи, издается лишь небольшая часть литературы, необходимой для успешного прохождения курса Музыкального рабочего университета Ленинградской филармонии; издается очень мало и в чрезвычайно ограниченных тиражах.

Широкому читателю нужна литература, с предельной ясностью освещающая основные вопросы живого исторического развития музыкального искусства. Нужны богатые конкретными данными и четкие по построению и остроте критической оценки монографии об отдельных композиторах. Нужны всевозможные репертуарные справочники, путеводители по концертам, операм и т. д. Нужна, наконец, Советская музыкальная энциклопедия.

Слушатель не хочет ограничиваться простым прослушиванием музыкального произведения. Он хочет полностью освоить содержание произведения, хочет ознакомиться с авторским замыслом. Выступавший на встрече кочегар завода «Прогресс» говорит: «Я еще только начинаю интересоваться музыкой. Я стал ею интересоваться тогда, когда понял, какое значение имеет она для роста нашей культуры. Я пришел сюда поучиться, узнать, что мне делать, чтобы стать музыкально-образованным человеком. У меня просьба: ответьте, как лучше понять оперу или симфонию? Почему одни произведения более близки массам, чем другие? Что они отражают, какую эпоху, интересы какого класса?

— У нас не мало рабочих самодеятельных кружков. Я второй год занимаюсь в хоровом кружке, но ни об одном композиторе и его произведениях как следует не знаю. О чем говорит та музыка, которую мы исполняем, как в ней отражена современная эпоха? Иногда некоторые отсталые заводские ребята смеклся: «Зачем ходишь

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

А. Штейнберг

Читатели — о книгах по музыке

Содержание