Второй, больший, раздел финала построен на чередовании и сплетении почти всех основных лейтмотивов симфонии. Формально — здесь все в полном порядке: сплошной мажор, трубные фанфары и т. д. По существу же, это чисто внешняя парадная концовка. В ней много громких слов, но мало увлекательной фантазии и чувства.

Таким образом, нужно констатировать, что несмотря на наличие отдельных неплохих эпизодов, «Арктическая симфония» в целом является мало удачным произведением. Основной недостаток ее — прежде всего не слишком высокое качество основного музыкального материала. На всей симфонии лежит печать некоторого творческого безразличия, — как будто композитор в процессе сочинения удовлетворялся первой пришедшей в голову темой и не искал для творческого воплощения этого героического сюжета музыкальных средств — ярких, сильных и выразительных. Даже лучшие страницы симфонии не блещут глубиной мысли, большим эмоциональным напряжением. Не новы, в сущности, и технические приемы музыкальной живописи С. Василенко. Так, напр., нарастания, построенные на хроматическом секвенцеобразном движении гармонических голосов — прием, достаточно широко использованный в программной музыке XIX столетия. Еще менее оригинально применение — в целях изобразительности — бесчисленного количества хроматических пассажей («пурга» во второй части, полет самолетов в четвертой части). Встречающиеся в начале первой и в конце третьей части колоритно-контрастное чередование «разноцветных» гармонически-тембровых мазков — прием, также хорошо известный по «ориентальным» произведениям самого Василенко («Иосиф Прекрасный»).

Но главная принципиальная ошибка композитора заключается в том, что в его «Арктической симфонии» элементы чисто изобразительные и внешне-живописные оказались на первом плане. В симфонии неплохо передана картина бури, очень тщательно воспроизведен полет аэроплана. Но где же живые люди с их живыми мыслями и глубокими переживаниями? Не слишком ли мало внимания уделил им композитор? Ведь лучшие места симфонии — эпизоды декоративного, звукоподражательного характера. Попытки передать психологию героев эпопеи немногочисленны, да и мало удачны. В результате то, что должно было играть в симфонии роль фона, оказалось на первом месте, и наоборот: самое важное и основное отодвинулось на задний план. Произошло это потому, что автор занял позицию «беспристрастного» летописца-наблюдателя изображаемых событий.

Недостатки «Арктической симфонии» тесно соприкасаются с одной из важнейших проблем советского музыкального творчества. Наше время создало новых замечательных людей, творящих замечательные дела; пышно расцветают подлинно великие чувства социалистического гуманизма. Историческая задача советских композиторов заключается именно в том, что они должны запечатлеть эти чувства, показать этих замечательных людей в своих произведениях. Вот благородная и благодарная задача, для разрешения которой стоит отдать всю творческую жизнь — без остатка!

Георгий Хубов

Франц Лист

(1811–1886)

1

«... Да, он здесь, этот великий агитатор, наш Франц Лист, странствующий рыцарь всевозможных орденов...; он здесь, гогенцоллернгехингенский гофрат, доктор философии и доктор-кудесник музыки, снова воскресший гамельнский крысолов, новый Фауст, за которым постоянно следует пудель в образе Беллони, возведенный в благородное дворянство и, несмотря на это, благородный Франц Лист! Он здесь, новый Амфион, который звуками своих струн в пользу постройки кельнского собора приводил камни его в такое движение, что они складывались вместе, как некогда стены Фив! Он здесь, новый Гомер, принадлежность которого себе, как его родине, оспаривают три величайшие страны — Германия, Венгрия и Франция, тогда как на певца «Илиады» заявляли притязание только семь провинциальных городов! Он здесь, Атилла, божий бич всех эраровских роялей, которые уже при вести о его прибытии трепещут, а в настоящую минуту снова под его рукою дрожат, сочатся кровью и стонут, так что обществу покровительства животных следовало бы их принять под свою защиту! Он здесь, это безумное, прекрасное, гадкое, загадочное, фатальное и, при всем этом, очень детское дитя своего времени, гигантский карлик, неистовый Роланд с венгерской почетной саблей, гениальный Иванушка-дурачок, безумие которого нас самих сводит с ума, и которому мы, во всяком случае, оказываем честную услугу тем, что доводим до общего сведения производимый им здесь великий фурор!..»

Так писал в 1844 г. Генрих Гейне¹ о своем великом современнике — Листе, завоевавшем мировую славу непревзойденного виртуоза и «загадочного музыканта», покорявшего стихийной силе своего таланта самые различные аудитории. В этой саркастической и блестящей, причудливо сверкающей самыми неожиданными сравнениями тираде Гейне, в свойственной ему манере, — полуиронически, полусерьезно — обрисовал облик Листа таким, каким его видели, слышали, знали друзья-современники, художники «романтической школы». Один из музыкальнейших поэтов своего времени, безраздельно любивший музыку и ее замечательных представителей, Гейне внимательно следил за творческим развитием Листа. Он испытал на себе всю силу обаяния творческой натуры Листа — художника-импровизатора, этого «доктора-кудесника музыки». Острый, живой наблюдатель, обладавший «романтическим» даром читать в человеческих душах, он невольно стремился познать и раскрыть самую сущность листовской натуры — загадочной, противоречивой, отталкивающей и обаятельной.

_________

¹ Г. Гейне, Собр. соч., т. II, СПБ., 1904, стр. 305.

Содержание
Увеличить
Как книга
Как текст
Сетка

Георгий Хубов

Франц Лист

1

Содержание